He put his hand across his throat a

He put his hand across his throat and squinted sideways at the window-panes and the
nuzzling fog, and upwards at the bare electric globe sizzling with heat and poor light
in the dim afternoon. “It’s immortal,” he told them very seriously, and they shifted,
restless, uncomfortable, and weary, in their chairs.
It was then that his voice grew tired and his speech impeded. The knowledge that he
had entirely lost touch with his audience may have been the cause. An elderly lady at
the back had taken her knitting from a bag, and her needles flashed along the walls
when the light caught them, like a bright ironic spirit. Satire for a moment deserted
Weaver’s eyes, and Crashaw saw the vacancy it left, as though the ball had turned to
glass.
“This is important,” the lecturer cried to them. “I can tell you a story – ” His
audience’s attention was momentarily caught by this promise of something definite,
but the stillness of the lady’s needles did not soothe him. He sneered at them all:
“Signs and wonders,” he said.
Then he lost the thread of his speech altogether.
His hand passed to and fro across his throat and he quoted Shakespeare, and then
St. Paul’s Epistle to the Galatians. His speech, as it grew slower, seemed to lose all
logical order, though now and then Crashaw was surprised by the shrewdness in the
juxtaposition of two irrelevant ideas. It was like the conversation of an old man which
flits from subject to subject, the thread a subconscious one. “When I was a Simla,” he
said, bending his brows as though to avoid the sunflash on the barrack square, but
perhaps the frost, the fog, the tarnished room broke his memories. He began to assure
the wearied faces all over again that the spirit did not die when the body died, but that
the body only moved at the spirit’s will. One had to be obstinate, to grapple…
Pathetic, Crashaw thought, the sick man’s clinging to his belief. It was as if life were
an only son who was dying and with whom he wished to preserve some form of
communication…
A note was passed to Crashaw from the audience. It came from a Dr. Brown, a small
alert man in the third row; the society cherished him as a kind of pet sceptic. The note
27
read: “Can’t you make him stop? The man’s obviously very ill. And what good is his
talk, anyway?”
Crashaw turned his eyes sideways and upwards and felt his pity vanish al sight of the
roving satirical eyes that gave the lie to the tongue, and al the smell, over-poweringly
sweet, of the scent in which Weaver had steeped his handkerchief. The man was an
‘outsider’; he would look up his record in the old Army Lists when he got home.
“Proof positive,” Weaver was saying, sighing a shrill breath of exhaustion between
the words. Crashaw laid his watch upon the table, but Weaver paid him no attention.
He was supporting himself on the rim of the table with one hand. “I’ll give you,” he
said, speaking with increasing difficulty, “proof pos…” His voice scraped into stillness,
like a needle at a record’s end, but the quiet did not last. From an expressionless
face, a sound which was more like a high mew than anything else, jerked the
audience into attention. He followed it up, still without a trace of any emotion or
understanding, with a succession of incomprehensible sounds, a low labial whispering,
an odd jangling note, while his fingers lapped on the table. The sounds brought to
mind innumerable seances, the bound medium, the tambourine shaken in mid-air, the
whispered trivialities of loved ghosts in the darkness, the dinginess, the airless rooms.
Weaver sat down slowly in his chair and let his head fall backwards. An old lady
began to cry nervously, and Dr. Brown scrambled on to the platform and bent over
him. Colonel Crashaw saw the doctor’s hand tremble as he picked the handkerchief
from the pocket and flung it away from him. Crashaw, aware of another and more
unpleasant smell, heard Dr. Brown whisper: “Send them all away. He’s dead.”
He spoke with a distress unusual in a doctor accustomed to every kind of death.
Crashaw, before he complied, glanced over Dr. Brown’s shoulder at the dead man.
Major Weaver’s appearance disquieted him. In a long life he had seen many forms of
death, men shot by their own hand, and men killed in the field, but never such a
suggestion of mortality. The body might have been one fished from the sea a long
while after death; the flesh of the face seemed as ready to fall as an over ripe fruit. So
it was with no great shock of surprise that he heard Dr. Brown’s whispered statement:
“The man must have been dead a week.”
What the Colonel thought of most was Weaver’s claim – ‘Proof positive’ – proof, he
had probably meant, that the spirit outlived the body, that it lasted eternity. But all he
had certainly revealed was how, without the body’s aid, the spirit in seven days decayed
into whispered nonsense.

Результаты (русский) 1:

Он протянул руку через горло и боком покосился на панели окна иnuzzling туман и вверх на голой электрические глобус, шипящие с тепло и свет, бедныхв тусклом во второй половине дня. «Это Бессмертный», он сказал им очень серьезно, и они перешли,беспокойный, неудобно и устал, в их стулах.Именно тогда, что его голос вырос устал и препятствует его речи. Знание что онполностью потерял контакт с его аудитории были причиной. Пожилая женщина взадней приняло ее вязание из мешка, и ее иглы мелькнула вдоль стенКогда свет поймали их, как яркий иронический дух. Сатира на мгновение пустынныйУивер в глаз и Крэшо увидел вакансии, которую он покинул, как будто мяч обратился кстекло.«Это важно», преподаватель воскликнул им. «Я могу сказать вам рассказ –» еговнимание аудитории мгновение был пойман это обещание чего-то определенного,но тишина леди иглы не успокоить его. Он высмеивают их все:«Чудеса и знамения,» он сказал.Затем он потерял нить его речи вообще.Его руки передается взад и вперед через горло и он процитировал Шекспира и затемSt. Paul послание к Галатам. Его речи, как он рос медленнее, казалось, чтобы потерять вселогический порядок, хотя сейчас и потом Крэшо был удивлен проницательность всопоставление двух не значения идей. Он был, как разговор старый человек, которыйпорхает от предмета к предмету, поток один подсознательного. «Когда я был Симла,» онсказал, изгиб его брови как будто во избежание sunflash в казарме площади, новозможно, Мороз, туман, запятнали номер сломал его воспоминания. Он начал заверитьуставал лица всего снова что дух не умереть когда тело умер, нотело только переехали на воле духа. Один должен был быть упрямым, бороться...Патетическая, Крэшо мысли, больной человек, цепляясь за свою веру. Это было, как если бы жизнь былаединственный сын, который умирает, и с кем он хотел бы сохранить некоторые формысообщение...Примечание был принят Крэшо от аудитории. Он пришел от д-р Браун, небольшойпредупредить человек в третьем ряду; общество лелеял его как своего рода ПЭТ скептиком. Примечание27читать: «вы не можете сделать его остановить? Человек, очевидно, очень плохо. И что хорошего в егоговорят, так или иначе?»Крэшо, обратил свой взор в сторону и вверх и почувствовал его жаль исчезают из виду АльРовинг сатирический глаза, которые дали ложь язык и Аль запах, чрезмерной poweringlyсладкий аромат, в котором Уивер погружен его платком. Этот человек был«Аутсайдер»; Он будет выглядеть его запись в списке старой армии, когда он вернулся домой.«Доказательство позитивного,» Уивер говорил, вздыхая пронзительный дыхание истощения междуслова. Крэшо заложил его смотреть на стол, но Уивер ему не обращал внимания.Он поддерживает себя на краю таблицы с одной рукой. «Я дам вам,» он-сказал, выступая с нарастающей сложностью, «доказательство pos...» Его голос, царапины в тишине,как иголка в конце записи, но тихий не последний. От выражениялицо, звук, который был больше как высокий МЭВ чем что-нибудь еще, сыровяленыеаудитория в внимание. Он шел вверх, до сих пор без следов каких-либо эмоций илипонимание, с правопреемства непонятные звуки, низкий губной шепотом,нечетные воспринят записку, в то время как его пальцы внахлест на столе. Звуки, преданыум бесчисленное количество сеансов, связанный средний, бубен, потряс в воздухе,прошептал мелочей любил призраков в темноте, Закопчение, безвоздушного номера.Уивер медленно сел в его кресло и пусть его головы падения назад. Старушканачал плакать нервно, и д-р Браун кинулись подъёмникам и наклонилсяего. Полковник Крэшо увидел доктора рука дрожать как он взял платокиз кармана и бросил его далеко от его. Крэшо, известно о другом и многое другоенеприятный запах, услышал шепот доктор Браун: «отправить их всех. Он мертв.»Он говорил с прискорбием необычным в врачом, привыкшие к любого рода смерти.Крэшо, прежде чем он выполнил, взглянула доктора Брауна плечо на мертвеца.Появление крупных Уивер беспокоило его. В долгой жизни он видел много формсмерть, расстреляли их собственных рук мужчин и мужчин погибли в поле, но никогда не такойпредложение о смертности. Тело могло быть один ловили от моря длинныйПосле смерти; плоть лицо казалось как готовы упасть как более спелые плоды. ТакОн был с не большой шок, удивление, что он услышал прошептал заявление д-ра Брауна:«Человек должен был мертв неделю.»Полковник мысли большинства был Уивер утверждают – 'доказательство позитивного' – доказательства, онвероятно означает, что дух пережил тела, что он длился вечность. Но во всех онКонечно показали был как, без помощи тела, духа в семь дней гнилив прошептал нонсенс.

Результаты (русский) 2:

Он положил руку поперек горла и покосился на оконные стекла и
прижимаясь тумана, и вверх на голой электрической шара шипящих теплом и плохом освещении
в тусклом днем. "Это бессмертна", сказал он им очень серьезно, и они перешли,
беспокойный, неудобно и утомлен в своих креслах.
Именно тогда его голос устал и его речь затруднена. Знание того, что он
был полностью потеряли связь со своей аудиторией может быть причиной. Пожилая дама на
задней принял вязанье из мешка, и ее иглы мелькали вдоль стен
, когда свет поймал их, как яркий иронической духа. Сатира на мгновение покинули
глаза ткацкие и Крэшо увидел вакансии он оставил, как будто мяч обратился к
стеклу.
"Это важно", воскликнул лектор им. "Я могу сказать вам одну историю -" Его
внимание аудитории на мгновение поймал этим обещанием чего-то определенный,
но неподвижность женской иглы не успокоить его. Он глумился над ними всеми:
"Чудеса и знамения," сказал он.
Затем он потерял нить своей речи в целом.
Его рука прошла туда и сюда по горлу, и он цитирует Шекспира, а затем
Санкт Послание Павла к Галатам. Его речь, как она росла медленнее, казалось, потерял все
логический порядок, хотя в настоящее время, а затем Крэшо удивила проницательность в
сопоставлении двух несущественных идей. Это было похоже на разговор старика, который
мелькает от субъекта к субъекту, нить подсознательное один. "Когда я был Simla", он
сказал, гибка брови, как будто, чтобы избежать sunflash на казарменном площади, но
, пожалуй, мороз, туман, потускневший номер сломал его воспоминания. Он стал уверять
в утомили лица сначала, что дух не умер, когда тело умерло, но
тело перемещается только по желанию духа. Нужно быть упрямым, чтобы бороться ...
Жалкая, Крэшо думали, цепляние больного к своей вере. Это было, как если бы жизнь была
единственный сын, который умирает, и с которым он хотел бы сохранить некоторую форму
общения ...
Примечание был передан Крэшо из зала. Он пришел из доктором Брауном, небольшой
оповещения человека в третьем ряду; общество лелеял его как своего рода домашним животным скептика. В записке
27
следующего содержания: "Вы не можете заставить его прекратить? Человек, очевидно, очень плохо. И что в этом хорошего его
разговоры, так или иначе? "
Крэшо боком повернулся глаза и вверх и чувствовал жалость исчезают аль из виду
передвижным сатирических глазами, что опровергли языком и др запах, чрезмерный poweringly
сладкий, аромата в котором Уивер погруженный платок. Человек был
"чужаком"; он будет выглядеть до его записи в старых списках армии, когда он возвращался домой.
"Доказательство положительным," Уивер говорит, вздыхая пронзительный дыхание истощения между
словами. Крэшо положил часы на стол, но Уивер не обратил на него никакого внимания.
Он был опираясь на краю стола с одной стороны. "Я дам вам", он
сказал, выступая с возрастающей сложностью, "Доказательство поз ..." Его голос Царапины в тишине,
как игла на конце рекорд, но тихий недолго. От выражающим
лицом, звук, который был больше похож на большой линьки, чем все остальное, дернул
аудиторию в внимания. Он следовал за этим, по-прежнему без следа каких-либо эмоций или
понимания, с последовательностью непонятных звуков, низкой губной шепот,
нечетной звенящего записке, в то время как его пальцы внахлест на столе. Звуки доведено до
возражаете бесчисленные сеансы, связанный среднего, бубен встряхивают в воздухе, то
шепотом мелочи родных и призраков в темноте, то пропыленность, безвоздушного номера.
Уивер медленно сел в кресло и уронил голову назад , Старушка
заплакала нервно, и д-р Браун поднялся на платформу и склонился над
ним. Полковник Крэшо увидел рука врача дрожать, как он поднял платок
из кармана и бросил его в сторону от него. Крэшо, осведомлены о другой, более
неприятный запах, слышал доктор Браун шепот: "Пошлите их всех прочь. Он мертв. "
Он говорил с дистресса необычной в доктора, привыкшего к каждому виду смерти.
Крэшо, прежде чем он выполнил, посмотрел через плечо доктора Брауна на мертвеца.
Появление майора ткацкие беспокоило его. В долгой жизни он видел множество форм
смерти, мужчины, снятые по их собственной рукой, и человек убитыми в области, но никогда такого
предложения смертности. Тело может быть одним выудил из моря долгое
время после смерти; плоть лице казалось, готов упасть в качестве более спелых фруктов. Так
это было без особого шока удивления, что он услышал шепот о доктора Брауна:
". Мужчина должен был мертвым в неделю"
Что думал полковник из самых было претензии ткацкие - 'Доказательство положительный »- доказательство, что он
, вероятно, имел в виду , что дух пережил тело, что она длилась вечность. Но все, что он
, безусловно раскрыл то, как без помощи тела, дух в течение семи дней распались
в шепнул нонсенс.