The sleek black donkey is called Ma

The sleek black donkey is called Marcos, and the old man who rides him is called Andreas. They appear early one morning while I am sitting outside, my back against the wall of the spitaki, a cup of tea cradled in my hands. The gate is on the other side of the house, out of immediate view. I hear hooves knock against the stones that mark the threshold of the gate. To give me warning, the old man shouts some unintelligible greeting that scares me out of my wits. I spill tea on my lap."Kaleemera," he says gruffly, with a cautious smile. "Kaleemera," I return the greeting and reach for my dictionary He pulls his cane from its resting place in the ropes of the saddle, maneuvers Marcos to a stone, where he aims the cane, then slides off the donkey's back. His lower left leg and foot are deformed; the foot fits into a black boot cut open to accommodate its dimensions. How to describe Barba Andreas, the old shepherd? A yellow piece of cloth is wrapped around his head of white hair. He has a big white moustache, blue eyes, a dandy's flower stuck in the lapel of his green army jacket. Hands. What will I love most here, what will ! dream about years later, to return me to this place? The hands of the islanders. Their thickness, their roughness, their ugliness. Nails broken below the quick. Scars. Missing fingertips and lines of dirt. Barba Andreas names the plants for me, pointing with his cane and leaning down to pluck off the chamomile blooms. Sitting on a milk crate, he lifts his bad leg up to rest on a stone. I remain sitting against the house in the shade. We both take in the view before us: slender Marcos, eating my melon rinds and shifting in what is, effectively my front yard: poppies; olive trees; the curved and plummeting body of the land, its shapes of green, sage-green, yellow, almond; rose and purple and gray shadow. The sky opens over everything like wide blue hands. And all around us, lassoing the entire island, the sea. A bearish sound comes from Barba Andreas' throat. As though bored with the view -- how familiar it must be to him -- he turns back to me and says something I don't understand. He points in my direction with his cane. Is he pointing to the low table between us? I look at the table.' Is he pointing to my books on the table? I offer him a book, which he wisely refuses to touch. He pantomimes a motion, but I don't understand. Once more, he directly asks for something and pokes his finger against his chest. I don't understand. Finally, smiling but clearly frustrated, he grabs the tea-pot with one large hand, pours tea into the palm of the other, and raises it to his lips. "Ena poteeri!" he cries, and bangs his cane on the ground, demanding a cup. Embarrassed, I jump up and go into the little house for another cup. I come out, pour tea, hand it him. He waves away my apologies. He drinks the tea in one go. How many Greek words do I know now? How many? Not enough, never enough. To learn another language one must re-acquire the greedy hunger of a child. ! want, I want, I want. Every desire begins and ends with a word. I want to ask a thousand questions. Where does the path behind the house lead and who lived here before and how do you make cheese and are the sheep in the neighboring field yours and what is this place, truly, and how do I go to the mountains behind the house? Because there is a gate closing off the field that leads to the mountains, and I am afraid to walk through it. He understands my last, garbled question. "How do you go to the mountains?" he parrots back to me, almost shouting. It is an international assumption that when people don't hear and understand our language, we think they can't hear at all. "How do you go up to the mountains?" Now a slow laugh rumbles in his throat. "Me ta podia!" he cries. Every line of his face proclaims laughter. He slaps his knees, guffawing. How do you go to the mountains? Me ta podia. With your feet. Open the gate, go through it, close it behind you. And walk to the mountains spitaki- is the Greek word roomed shepherd's house

Результаты (русский) 1:

Гладкий черный осел называется Маркос, и старик, который едет его называют Andreas. Они появляются рано утром, пока я сидел снаружи, прислонившись спиной к стене spitaki, чашка чая колыбелью в моих руках. Затвор находится на другой стороне дома, из непосредственного зрения. Я слышу копыта стук против камней, отмечающих порог ворота. Чтобы дать мне предупреждение, старик кричит какое-то невнятное приветствие, которое пугает меня из моего ума. Я пролил чай на моих коленях.

«Kaleemera,» говорит он хрипло, с осторожной улыбкой. «Kaleemera,» Я возвращаю приветствие и досягаемость для моего словаря Он вытягивает свою трость из его места отдыха в веревках седла, маневры Marcos к камню, где он стремится трость, а затем соскальзывает спину осла. Его нижняя левая нога и нога деформированы; нога влезает в черном ботинке разрезают, чтобы приспособить его размеры. Как описать Барба Andreas, старый пастух? Желтый кусок ткани обернут вокруг его головы седых волос. Он имеет большие белые усы, голубые глаза, цветок денди застрял в лацкане зеленой армейской куртки. Руки. Что я люблю больше всего здесь, что будет! снится лет спустя, чтобы вернуть меня к этому месту? Руки островитян. Их толщина, их шероховатости, их уродство. Ногти сломаны ниже быстро. Шрамы.

Барба Andreas названия растений для меня, указывая тростью и наклоняясь, чтобы обрывать ромашка расцветает. Сидя на молоко клети, он поднимает плохие вверх ноги, чтобы отдохнуть на камне. Я по-прежнему сидел против дома в тени. Мы оба берут в представлении перед нами: стройный Маркос, есть мои дыни кожуру и сдвиг в том, что, фактически мой передний двор: маки; оливковые деревья; изогнутые и резкое падение тело из земли, его формы зеленого, шалфей-зеленый, желтый, миндаля; Роза и фиолетовая и серая тень. Небо открывает над всем, как широко голубыми руками. И все вокруг нас, лассо всего острова, море.

A bearish sound comes from Barba Andreas' throat. As though bored with the view -- how familiar it must be to him -- he turns back to me and says something I don't understand. He points in my direction with his cane. Is he pointing to the low table between us? I look at the table.' Is he pointing to my books on the table? I offer him a book, which he wisely refuses to touch. He pantomimes a motion, but I don't understand. Once more, he directly asks for something and pokes his finger against his chest. I don't understand. Finally, smiling but clearly frustrated, he grabs the tea-pot with one large hand, pours tea into the palm of the other, and raises it to his lips. "Ena poteeri!" he cries, and bangs his cane on the ground, demanding a cup.

Embarrassed, I jump up and go into the little house for another cup. I come out, pour tea, hand it him. He waves away my apologies. He drinks the tea in one go. How many Greek words do I know now? How many? Not enough, never enough. To learn another language one must re-acquire the greedy hunger of a child. ! want, I want, I want. Every desire begins and ends with a word. I want to ask a thousand questions. Where does the path behind the house lead and who lived here before and how do you make cheese and are the sheep in the neighboring field yours and what is this place, truly, and how do I go to the mountains behind the house? Because there is a gate closing off the field that leads to the mountains, and I am afraid to walk through it.

Он понимает мой последний, искаженный вопрос. «Как вы идете в горы?» он попугаи обратно ко мне, почти крича. Это международное предположение , что , когда люди не слышат и понимают наш язык, мы думаем , что они не могут слышать вообще. «Как вы поднимаетесь в горы?» Теперь медленно смех грохочет в горле. «Я та Амбулакральные ножки!» он плачет. Каждая линия его лица провозглашает смех. Он хлопает себя по коленям, хохоча.

Как вы идете в горы?

Я та Амбулакральные ножки. С ногами.

Откройте ворота, пройти через него, закройте это за вас. И ходить в горы





spitaki- это греческое слово , комнатный дом пастуха

Результаты (русский) 2:

Гладкий черный осел называется Маркос, и старик, который едет на нем называется Андреас. Они появляются рано утром, когда я сижу снаружи, спиной к стене spitaki, чашка чая cradled в моих руках. Ворота находятся на другой стороне дома, вне непосредственного вида. Я слышу, как копыта стучатся в камни, которые обозначают порог ворот. Чтобы дать мне предупреждение, старик кричит некоторые непонятные приветствия, что пугает меня из моего ума. Я пролил чай на колени.

«Калимера», — грубо говорит он с осторожной улыбкой. «Калимера», я возвращаю приветствие и тянусь к своему словарю Он вытаскивает свою трость из своего места упокоения в веревках седла, маневрирует Маркоса к камню, где он направляет трость, затем скатывается со спины осла. Его нижняя левая нога и нога деформированы; нога вписывается в черный ботинок вырезать открытым для размещения его размеры. Как описать Барба Андреас, старый пастух? Вокруг его головы обернуты йежный кусок ткани. У него большие белые усы, голубые глаза, цветок денди, застрявший на лацкане его зеленой армейской куртки. Руки. Что я буду любить больше всего здесь, что будет ! мечтать о лет спустя, чтобы вернуть меня в это место? Руки островитян. Их толщина, их шероховатость, их уродство. Ногти сломаны ниже быстро. Шрамы. Отсутствующие кончики пальцев и линии грязи.

Барба Андреас называет растения для меня, указывая с трости и наклоняясь, чтобы сорвать цветение ромашки. Сидя на ящике молока, он поднимает свою плохую ногу, чтобы отдохнуть на камне. Я по-прежнему сижу против дома в тени. Мы оба принимаем в виду перед нами: стройный Маркос, едят мои дыни корки и смещения в том, что, фактически мой передний двор: маки; оливковые деревья; изогнутое и падающее тело земли, ее формы зеленого, шалфея-зеленого, желтого, миндаля; розы и фиолетовый и серый тени. Небо открывается над всем, как широкие синие руки. И все вокруг нас, лассоить весь остров, море.

Медвежий звук исходит из горла Барбы Андреас. Как будто скучно с видом - как это должно быть знакомо ему - он поворачивается ко мне и говорит то, что я не понимаю. Он указывает мне в мою сторону трости. Он указывает на низкий стол между нами? Я смотрю на стол. Он указывает на мои книги на столе? Я предлагаю ему книгу, которую он мудро отказывается трогать. Он пантомимы движения, но я не понимаю. Еще раз, он прямо просит что-то и ткает пальцем к груди. Я не понимаю. Наконец, улыбаясь, но явно разочарованный, он хватает чайник одной большой рукой, наливает чай в ладонь другой и поднимает его к губам. «Эна потеэри!» — плачет он и стучит тройкой по земле, требуя чашку.

Смущенный, я вскакиваю и иду в домик за другой чашкой. Я выхожу, наливаю чай, вручаю ему. Он отмахивался от моих извинений. Он пьет чай на одном месте. Сколько греческих слов я знаю сейчас? Сколько? Недостаточно, никогда не достаточно. Чтобы выучить другой язык, нужно вновь приобрести жадный голод ребенка. ! Хочу, я хочу, я хочу. Каждое желание начинается и заканчивается словом. Я хочу задать тысячу вопросов. Куда ведет путь за домом и кто жил здесь раньше, и как вы делаете сыр и овцы в соседнем поле твое и что это за место, действительно, и как я могу пойти в горы за домом? Потому что есть ворота, закрывающие поле, которое ведет в горы, и я боюсь пройти через него.

Он понимает мой последний, искаженный вопрос. «Как вы идете в горы?» он попугаи обратно ко мне, почти крича. Это международное предположение, что когда люди не слышат и не понимают наш язык, мы думаем, что они не могут слышать вообще. Вопрос: "Как вы идете в горы? " Теперь медленный смех грохочет в горле. "Я та подиа!" Он плачет. Каждая строчка его лица провозглашает смех. Он хлопает коленями, guffawing.

Как вы идете в горы?

Me ta podia. Ногами.

Откройте ворота, пройдите через него, закройте их позади. И ходить в горы

spitaki - это греческое слово комнатный дом пастуха

Результаты (русский) 3:

гладкий черный ослик по имени Маркос, старик по имени Андреас.однажды утром, когда я сидел на улице, они появились, и я стоял спиной к стене спитаки, держа в руке чашку чая.ворота на другой стороне дома, невидимые.Я слышал, как копыта стучат по камню перед дверью.чтобы предупредить меня, старик несколько раз кричал необъяснимые приветствия, пугая меня до смерти.я пролил чай на ногу.
- Карлайла, - грубо сказал он, улыбаясь осторожно.- калемела, - возразил я и простер руку мою, чтобы взять словарь. он вытащил трость из остатка седла и подвинул Маркоса к камню, нацелился на трость, а затем соскользнул с осла.его левая и нижняя нога деформировалась, ноги были надеты на черный сапог, сапоги были разрезаны, чтобы приспособиться к его размерам.как описать старого пастора Барбара Андреаса?жёлтая ткань обернута его седыми волосами.Он с белой бородой, голубыми глазами, на воротнике в зеленой военной форме стоит цветок Плейбоя.руки.то, что я люблю здесь, это то, что будет!После долгих лет мечтаний вернуть меня в это место?руки жителей острова.Они толщина, шероховатость, уродство.Следующий гвоздь сломан.шрам.следы пальцев и пыли пропали.
Барба Андреас назвал меня этими растениями, указывая на трость и нагнувшись, снял ромашку.Он сидел в молочной коробке, поднял свои плохие ноги и лежал на камне.Я все еще сижу рядом с прохладным домом.Все мы видели зрелище: тонкий Маркос, пожирающий мои семечки, на самом деле, передний двор: маки, оливковые деревья, искривленная и опущенная земля в виде зеленой, шалфейной, желтой, миндальной, розовой, фиолетовой и серой тени.небо, как Синяя рука, широко распахнуло на все.вокруг нас, весь остров, весь океан.
голос барбы Андреаса раздался в горле медведя.Он, кажется, устал от этого пейзажа - Он, должно быть, очень знаком, - обернулся и сказал мне то, чего я не понимаю.Он показал мне направление костылями.Он имел в виду тот столик между нами?"он указывает на книгу на моем столе?"Я дал ему книгу, и он мудро отказался от контактов.он имитирует движения, но я не понимаю.еще раз, он хочет что - то прямо, тыкает пальцем в грудь.Я не понимаю.В конце концов, он улыбался, но, очевидно, был подавлен, он взял чайник в одну большую руку, упал в другую руку в сердце, поднял его до края рта ".Эрна потири!Он плакал, перелил палку на землю, чтобы выпить.
Извините, я подпрыгнул и пошел выпить в домик.Я выйду, налью чаю и передай ему.Он помахал мне извиниться.Он выпил чай одним дыханием.сколько слов на греческом языке я знаю сейчас?сколько?недостаточно, никогда не достаточно.чтобы выучить другой язык, необходимо возродить жадность детей.хочу, хочу, хочу.Каждое желание начинается и заканчивается словом.Я хочу задать тысячу вопросов.куда ведет дорога за домом, где люди, жившие здесь раньше, как ты творишь сыр, где твоя соседская овца, где же это место, как я пойду на гору за домом?Потому что одна дверь закрыла поля, ведущие к горам, и я не осмелилась пройти через нее.
Он понимает мой последний неясный вопрос. "Как ты ездишь в горы? "Он махал мне рукой, чуть не закричал.в международном сообществе сложилось общее мнение о том, что, когда люди не понимают наш язык, мы считаем, что они ничего не слышат».Как ты ездишь на гору? "А теперь в его горле раздался медленный смех. "Я победитель!Он плакал.Каждая строка его лица показывает смех.Он выстрелил в колени и хохотал.
Как ты попал в горы?
Я - подья.ногами.
Открой дверь, проходи через нее, закрой за собой дверь.подняться на гору
спитаки - это слово на греческом языке roomed shepher 's house