When dear old Mrs. Hay went back to

When dear old Mrs. Hay went back to town after staying with the Burnells she sent the children a doll's house. It was so big that the carter and Pat carried it into the courtyard, and there it stayed, propped up on two wooden boxes beside the feed-room door. No harm could come of it; it was summer. And perhaps the smell of paint would have gone off by the time it had to be taken in. For, really, the smell of paint coming from that doll's house ("Sweet of old Mrs. Hay, of course; most sweet and generous!") -- but the smell of paint was quite enough to make any one seriously ill, in Aunt Beryl's opinion. Even before the sacking was taken off. And when it was . . .
There stood the doll's house, a dark, oily, spinach green, picked out with bright yellow. Its two solid little chimneys, glued on to the roof, were painted red and white, and the door, gleaming with yellow varnish, was like a little slab of toffee. Four windows, real windows, were divided into panes by a broad streak of green. There was actually a tiny porch, too, painted yellow, with big lumps of congealed paint hanging along the edge.
But perfect, perfect little house! Who could possibly mind the smell? It was part of the joy, part of the newness.
"Open it quickly, some one!"
The hook at the side was stuck fast. Pat pried it open with his pen- knife, and the whole house-front swung back, and-there you were, gazing at one and the same moment into the drawing-room and dining-room, the kitchen and two bedrooms. That is the way for a house to open! Why don't all houses open like that? How much more exciting than peering through the slit of a door into a mean little hall with a hat-stand and two umbrellas! That is-isn't it? -- what you long to know about a house when you put your hand on the knocker. Perhaps it is the way God opens houses at dead of night when He is taking a quiet turn with an angel. . . .
"Oh-oh!" The Burnell children sounded as though they were in despair. It was too marvellous; it was too much for them. They had never seen anything like it in their lives. All the rooms were papered. There were pictures on the walls, painted on the paper, with gold frames complete. Red carpet covered all the floors except the kitchen; red plush chairs in the drawing-room, green in the dining-room; tables, beds with real bedclothes, a cradle, a stove, a dresser with tiny plates and one big jug. But what Kezia liked more than anything, what she liked frightfully, was the lamp. It stood in the middle of the dining-room table, an exquisite little amber lamp with a white globe. It was even filled all ready for lighting, though, of course, you couldn't light it. But there was something inside that looked like oil, and that moved when you shook it.
The father and mother dolls, who sprawled very stiff as though they had fainted in the drawing-room, and their two little children asleep upstairs, were really too big for the doll's house. They didn't look as though they belonged. But the lamp was perfect. It seemed to smile to Kezia, to say, "I live here." The lamp was real.
The Burnell children could hardly walk to school fast enough the next morning. They burned to tell everybody, to describe, to-well-to boast about their doll's house before the school-bell rang.
"I'm to tell," said Isabel, "because I'm the eldest. And you two can join in after. But I'm to tell first."
There was nothing to answer. Isabel was bossy, but she was always right, and Lottie and Kezia knew too well the powers that went with being eldest. They brushed through the thick buttercups at the road edge and said nothing.
"And I'm to choose who's to come and see it first. Mother said I might."
For it had been arranged that while the doll's house stood in the courtyard they might ask the girls at school, two at a time, to come and look. Not to stay to tea, of course, or to come traipsing through the house. But just to stand quietly in the courtyard while Isabel pointed out the beauties, and Lottie and Kezia looked pleased. . . .
But hurry as they might, by the time they had reached the tarred palings of the boys' playground the bell had begun to jangle. They only just had time to whip off their hats and fall into line before the roll was called. Never mind. Isabel tried to make up for it by looking very important and mysterious and by whispering behind her hand to the girls near her, "Got something to tell you at playtime."
Playtime came and Isabel was surrounded. The girls of her class nearly fought to put their arms round her, to walk away with her, to beam flatteringly, to be her special friend. She held quite a court under the huge pine trees at the side of the playground. Nudging, giggling together, the little girls pressed up close. And the only two who stayed outside the ring were the two who were always outside, the little Kelveys. They knew better than to come anywhere near the Burnells.
For the fact was, the school the Burnell children went to was not at all the kind of place their parents would have chosen if there had been any choice. But there was none. It was the only school for miles. And the consequence was all the children in the neighborhood, the judge's little girls, the doctor's daughters, the store-keeper's children, the milkman's, were forced to mix together. Not to speak of there being an equal number of rude, rough little boys as well. But the line had to be drawn somewhere. It was drawn at the Kelveys. Many of the children, including the Burnells, were not allowed even to speak to them. They walked past the Kelveys with their heads in the air, and as they set the fashion in all matters of behaviour, the Kelveys were shunned by everybody. Even the teacher had a special voice for them, and a special smile for the other children when Lil Kelvey came up to her desk with a bunch of dreadfully common-looking flowers.
They were the daughters of a spry, hardworking little washerwoman, who went about from house to house by the day. This was awful enough. But where was Mr. Kelvey? Nobody knew for certain. But everybody said he was in prison. So they were the daughters of a washerwoman and a gaolbird. Very nice company for other people's children! And they looked it. Why Mrs. Kelvey made them so conspicuous was hard to understand. The truth was they were dressed in "bits" given to her by the people for whom she worked. Lil, for instance, who was a stout, plain child, with big freckles, came to school in a dress made from a green art-serge table-cloth of the Burnells', with red plush sleeves from the Logans' curtains. Her hat, perched on top of her high forehead, was a grown-up woman's hat, once the property of Miss Lecky, the postmistress. It was turned up at the back and trimmed with a large scarlet quill. What a little guy she looked! It was impossible not to laugh. And her little sister, our Else, wore a long white dress, rather like a nightgown, and a pair of little boy's boots. But whatever our Else wore she would have looked strange. She was a tiny wishbone of a child, with cropped hair and enormous solemn eyes-a little white owl. Nobody had ever seen her smile; she scarcely ever spoke. She went through life holding on to Lil, with a piece of Lil's skirt screwed up in her hand. Where Lil went our Else followed. In the playground, on the road going to and from school, there was Lil marching in front and our Else holding on behind. Only when she wanted anything, or when she was out of breath, our Else gave Lil a tug, a twitch, and Lil stopped and turned round. The Kelveys never failed to understand each other.
Now they hovered at the edge; you couldn't stop them listening. When the little girls turned round and sneered, Lil, as usual, gave her silly, shamefaced smile, but our Else only looked.
And Isabel's voice, so very proud, went on telling. The carpet made a great sensation, but so did the beds with real bedclothes, and the stove with an oven door.
When she finished Kezia broke in. "You've forgotten the lamp, Isabel."
"Oh, yes," said Isabel, "and there's a teeny little lamp, all made of yellow glass, with a white globe that stands on the dining-room table. You couldn't tell it from a real one."
"The lamp's best of all," cried Kezia. She thought Isabel wasn't making half enough of the little lamp. But nobody paid any attention. Isabel was choosing the two who were to come back with them that afternoon and see it. She chose Emmie Cole and Lena Logan. But when the others knew they were all to have a chance, they couldn't be nice enough to Isabel. One by one they put their arms round Isabel's waist and walked her off. They had something to whisper to her, a secret. "Isabel's my friend."
Only the little Kelveys moved away forgotten; there was nothing more for them to hear.
Days passed, and as more children saw the doll's house, the fame of it spread. It became the one subject, the rage. The one question was, "Have you seen Burnells' doll's house?" "Oh, ain't it lovely!" "Haven't you seen it? Oh, I say!"
Even the dinner hour was given up to talking about it. The little girls sat under the pines eating their thick mutton sandwiches and big slabs of johnny cake spread with butter. While always, as near as they could get, sat the Kelveys, our Else holding on to Lil, listening too, while they chewed their jam sandwiches out of a newspaper soaked with large red blobs.
"Mother," said Kezia, "can't I ask the Kelveys just once?"
"Certainly not, Kezia."
"But why not?"
"Run away, Kezia; you know quite well why not."

At last everybody had seen it except them. On that day the subject rather flagged. It was the dinner hour. The children stood together under the pine trees, and suddenly, as they looked at the Kelveys eating out of their paper, always by themselves, always listening, they wanted to be horrid to them. Emmie Cole started the whisper.
"Lil Kelvey's going to be a servant when she grows up."
"O-oh, how awful!" said Isabel Burnell, and she made eyes at Emmie.
Emmie swallowed in a

Результаты (русский) 1:

Когда дорогая старая миссис Hay вернулся в город после пребывания с Burnells она направила детям Кукольный дом. Он был настолько большой, что Картер и погладить его во двор, и там она осталась, подпирали на двух деревянных ящиках рядом с канал-дверь. Никакого вреда может прийти от него; Это было летом. И возможно запах краски будет ушел к тому времени, когда оно должно быть принято. Для, действительно, запах краски, исходя из этого Кукольный дом («сладкая Старая миссис Сена, конечно; самый сладкий и щедрые!») --но запах краски было вполне достаточно сделать любой один серьезно болен, по мнению тетя Beryl. Даже до того, как был снят мешковиной. И когда он был... Там стоял Кукольный дом, зеленый, темно, жирной, шпинат выбрал с ярко-желтым. Его два твердых мало дымоходы, склеены на крышу, были окрашены красным и белым, и дверь, поблескивая с желтым лаком, как мало slab Ирис. Четыре окна, реальный windows, были разделены в панелях широкую полосу зеленых. Там было на самом деле крошечных крыльца, тоже, окрашенные желтые, с большой глыбы застывшего краски, висит вдоль края.Но идеальный, совершенный домик! Кто может возможно прочь запах? Это было частью радости, частью новизны.«Открыть его быстро, некоторые один!»Крюк на стороне застрял быстро. ПЭТ разжал его открытым с его пера нож и весь дом фронт, качнулся назад, и там, вы глядя на один и тот же момент в-гостиная и столовая, кухня и две спальни. Это путь для дома, чтобы открыть! Почему не все дома как открыть? Как гораздо более захватывающим, чем вглядываясь через щель двери в среднее Малый зал с хет стенд и два зонтики! Это-разве это не? --что вы много времени, чтобы знать о доме, когда вы кладете руку на молоток. Возможно, это способ Бог открывает дома в глубокой ночью, когда он принимает тихой поворот с ангелом....«Ой ой!» Бёрнелл детей звучало, как если бы они были в отчаянии. Это было слишком чудесный; Это было слишком много для них. Они никогда не видел ничего подобного в своей жизни. Все номера были обоями. Там были фотографии на стенах, нарисованы на бумаге, с золотой рамы полностью. Красный ковер охватывает все полы, кроме кухни; красные плюшевые кресла в гостиной, зеленый в столовой; столы, кровати с реальным постель, колыбель, плита, шкаф с крошечных пластин и один большой кувшин. Но что Кезия понравилось больше, чем что-нибудь, что она любила ужасно, лампы. Он стоял посреди обеденным столом, изысканный маленький желтый лампа с белый шар. Он даже был заполнен все готово для освещения, хотя, конечно, вы не могли свет его. Но там было что-то внутри, что посмотрел, как нефть, и что переехали, когда вы потрясли его.Отец и мать кукол, которые развалился очень жесткая, как будто они упал в обморок в гостиной и спит наверху их двух маленьких детей, были действительно слишком большой для Кукольный дом. Они не выглядят как будто они принадлежат. Но огонь был идеальным. Это, как представляется, улыбаться Кезия, чтобы сказать, «Я живу здесь.» Огонь был реальным.Бёрнелл детей может едва ли ходить в школу пешком быстро достаточно утром следующего дня. Они сожгли рассказать всем, чтобы описать,-хорошо чтобы похвастаться о их Кукольный дом прежде чем школа-раздался звонок.«Я сказать,» говорит Изабель, «потому что я старшая. И два можно объединить после. «Но я сначала сказать».Там было ничего ответить. Изабель была Босси, но она всегда была права, и Лотти и Кезия знала слишком хорошо полномочия, которые пошли с бытием старший. Они щеткой через толстые лютики на краю дороги и ничего не сказал.«И я должен выбрать, кто будет прийти и увидеть его сначала. Мать говорит, что я мог бы.»Для него было организовано что хотя Кукольный дом стоял во дворе они могут спросить девочек в школе, два за один раз, чтобы прийти и посмотреть. Чтобы не остаться в чай, конечно, или прийти тащась через дом. Но только спокойно стоять во дворе, пока Isabel указал красавицы, и Лотти и Кезия посмотрела рад....Но торопиться, как они, возможно, к тому времени, когда они достигли битумированная балясин мальчиков площадка, начатую колокол в пререкания. Они только что успел сбросить их шляпы и попадают в линии до рулет был вызван. Ничего. Изабель пытался сделать его, глядя очень важные и таинственный и на шепот за руку девушки рядом с ней, «получил что-то сказать вам на время игры.»Игровое время пришли и Изабель была окружена. Девочек ее класса, почти боролись, чтобы положить свои руки вокруг ее, чтобы уйти с ней, чтобы луч лестно, быть ее другом, Специальные. Она провела довольно суд под огромные сосны на стороне площадки. Подталкивая, хихикать вместе, маленькие девочки, прессованные вверх закрыть. И только два, которые остались за пределами кольца были два, которые всегда были снаружи, мало Kelveys. Они знали лучше, чем к приходят нигде вблизи Burnells.Был тот факт, школы, которую Бёрнелл дети пошли в вовсе не был вид места, которые их родители выбрали бы если было другого выбора. Но не было ни одного. Это была единственная школа для миль. И следствие все дети в окрестности, судья маленьких девочек, дочери врача, Хранитель магазина детей, молочник, были вынуждены смешать вместе. Не выступать там быть равное количество грубый, грубый маленьких мальчиков, а также. Но пришлось быть обращено где-то линии. Это было обращено на Kelveys. Многие из детей, в том числе Burnells, не разрешалось даже поговорить с ними. Они шли мимо Kelveys с их главами в воздухе, и как они устанавливают моды во всех вопросах поведения, Kelveys были сторониться все. Даже учителя имели специальный голос для них, и Специальный улыбка для других детей, когда Lil Kelvey подошел к ее регистрации с кучей ужасно общего-смотреть цветы.They were the daughters of a spry, hardworking little washerwoman, who went about from house to house by the day. This was awful enough. But where was Mr. Kelvey? Nobody knew for certain. But everybody said he was in prison. So they were the daughters of a washerwoman and a gaolbird. Very nice company for other people's children! And they looked it. Why Mrs. Kelvey made them so conspicuous was hard to understand. The truth was they were dressed in "bits" given to her by the people for whom she worked. Lil, for instance, who was a stout, plain child, with big freckles, came to school in a dress made from a green art-serge table-cloth of the Burnells', with red plush sleeves from the Logans' curtains. Her hat, perched on top of her high forehead, was a grown-up woman's hat, once the property of Miss Lecky, the postmistress. It was turned up at the back and trimmed with a large scarlet quill. What a little guy she looked! It was impossible not to laugh. And her little sister, our Else, wore a long white dress, rather like a nightgown, and a pair of little boy's boots. But whatever our Else wore she would have looked strange. She was a tiny wishbone of a child, with cropped hair and enormous solemn eyes-a little white owl. Nobody had ever seen her smile; she scarcely ever spoke. She went through life holding on to Lil, with a piece of Lil's skirt screwed up in her hand. Where Lil went our Else followed. In the playground, on the road going to and from school, there was Lil marching in front and our Else holding on behind. Only when she wanted anything, or when she was out of breath, our Else gave Lil a tug, a twitch, and Lil stopped and turned round. The Kelveys never failed to understand each other.Теперь они завис на краю; Вы не могли остановить их прослушивания. Когда девочки повернул вокруг и насмехались, Lil, как обычно, дал ее глупо, стыдливо улыбаться, но наши еще только посмотрел.И Изабель голос, так что очень горд, пошел рассказывать. Ковер сделал сенсацией, но так же кровати с постельным бельем реальные и печь с дверцы духового шкафа.Когда она закончила Кезия сломал дюйма «Вы забыли лампа, Изабель».«Ах, да,» говорит Изабель,» и есть крошечный маленький лампа, все сделаны из желтого стекла, с белый шар, который стоит на столе столовой. Вы не могли сказать его от реальной.»«Лампа лучший из всех,» плакал Kezia. Она думала, Изабель не делал половина достаточно маленькая лампочка. Но никто не обратил никакого внимания. Изабель выбор два, которые были вернуться с ними в тот день и увидеть его. Она выбрала Emmie Коул и Лена Логан. Но когда другие знали, что они были все, чтобы иметь шанс, они не могут быть достаточно хорош, чтобы Isabel. Один за другим они положили оружие вокруг талии Isabel и пошел ее. Они что-то шептать ей, секрет. «Изабель на мой друг».Только маленький Kelveys отошли забыты; там было больше ничего для них услышать.Дней прошло, и как больше детей видели Кукольный дом, слава его распространения. Это стало одним предметом, ярость. Один вопрос: «Вы видели Burnells Кукольный дом?» «Ах, разве это не прекрасный!» «Не видели его? Oh я говорю!»Даже обед час далось вверх говорить об этом. Маленькие девочки сидел под соснами, едят их толстые баранины бутерброды и большие слэбы Джонни Торт со сливочным маслом. Хотя всегда как вблизи, как они могли бы получить, сел Kelveys, наши Else, держась Lil, слушая тоже, хотя они жевали бутерброды их Джем из газеты, пропитанный большие красные капли.«Мать,» сказал Кезия, «не прошу Kelveys только один раз?»«Конечно, нет, Kezia.»«Но почему бы и нет?»«Бежать, Кезия; Вы знаете достаточно хорошо почему не.»Наконец, каждый видел его за исключением их. В этот день предметом довольно флагом. Это был час обеда. Дети стояли вместе под соснами, и вдруг, как они смотрели на Kelveys, ест из их бумаги, всегда сами по себе, всегда слушает, они хотели быть ужасный для них. Emmie Коул начал шепот.«Lil Kelvey собирается быть рабом, когда она подрастет.»«О-о, как ужасно!» сказал Isabel Burnell, и она сделала глаза на Emmie.Emmie проглотил в

Результаты (русский) 2:

Когда дорогая старая миссис Хей вернулась в город после пребывания с Burnells она послала детям дом куклы. Он был настолько велик , что возчик и Пэт отнес его во двор, и там остался, опершись на двух деревянных ящиках рядом с дверью подачи в гостиной. Никакого вреда не может выйти из этого; это было летом. . И , возможно , запах краски бы ушла к тому времени , это должно было быть принято в Ибо, действительно, запах краски исходя из дома , который куклы ( "Sweet старой миссис Хей, конечно же , самый сладкий и щедрый! ") - но запах краски было вполне достаточно , чтобы сделать какой - либо один из них серьезно болен, по мнению тети Берилл. Даже до того , как мешковина была снята. И когда это было. , .
Там стоял дом куклы, темный, маслянистый, шпината зеленый, выбрал с ярко - желтым. Его две сплошные маленькие дымоходы, наклеенные на крышу, были окрашены в красный цвет и белый, и дверь, блестя желтым лаком, был подобен маленькой плите ириски. Четыре окна, реальные окна, были разделены на стеклах широкой полосой зеленого цвета. Там было на самом деле крошечное крыльцо, тоже окрашены в желтый цвет, с большими комками свернувшейся краски , висящих вдоль края.
Но совершенный, идеальный маленький дом! Кто мог бы возражать запах? Это была часть радости, часть новизне.
"Открыть это быстро, кто - нибудь!"
Крючок на стороне застрял быстро. Пэт разжал его открытым с его пен- ножом, и весь дом фронта качнулся назад, и там-ты, глядя на один и тот же момент в гостиную и столовую, кухню и две спальни. Это путь для дома , чтобы открыть! Почему не все дома открывать , как это? Насколько более захватывающим , чем заглядывая через щель двери в средней маленький зал с шляпой подставкой и двумя зонтами! То есть, не правда ли? - То , что вы долго , чтобы знать о доме , когда вы кладете руку на дверной молоток. Может быть , это способ , которым Бог открывает дома глухой ночью , когда он принимает тихий ход с ангелом. , , .
"Ой-ой!" Дети Бернелл звучали , как будто они были в отчаянии. Это было слишком чудесно; это было слишком много для них. Они никогда не видели ничего подобного в своей жизни. Все номера были оклеены. Были картины на стенах, нарисованные на бумаге, с золотыми рамами полными. Красный ковер покрыл все полы за исключением кухни; красные плюшевые кресла в гостиной, зеленый в столовой; столы, кровати с реальными постельное белье, колыбели, печь, комод с маленькими тарелками и один большой кувшин. Но что Кезия понравилось больше всего, то , что она любила испуга, была лампа. Он стоял в середине стола в столовой, изысканным маленький янтарный лампа с белым земного шара. Он даже заполнил все готово для освещения, хотя, конечно, вы не могли зажечь ее. Но что - то внутри , что выглядело , как масло, и не пошевелил , когда вы встряхнул его.
Отец и мать куклы, которые развалился очень жесткой , как будто они упала в обморок в гостиной, а также две их маленькие дети спят наверху, были действительно слишком большой для дома куклы. Они не выглядели так , как будто они принадлежали. Но лампа была совершенной. Казалось , улыбаться Кассия, чтобы сказать: "Я здесь живу" . Лампа была реальной.
Дети Бернелл едва мог ходить в школу достаточно быстро на следующее утро. Они сожгли сказать всем, чтобы описать, к хорошо хвастаться доме их куклы , прежде чем зазвонил школьный звонок.
"Я сказать," сказала Изабелла " , потому что я самый старший. И вы двое можете присоединиться после. Но я сказать в первую очередь. "
Там ​​не было ничего , чтобы ответить. Изабель была властная, но она всегда была права, и Лотти и Кезия слишком хорошо знал силы , которые пошли с будучи старшим. Они матового сквозь толстые лютики на края дороги и ничего не сказал.
"И я выбрать , кто прийти и увидеть его в первую очередь. Мать сказала , что я мог бы."
Ибо было устроено , что в то время как дом куклы стоял во дворе они могли бы спросить девушек в школе, два в то время, чтобы прийти и посмотреть. Не остаться на чай, конечно, или прийти тащась через дом. Но только спокойно стоять во дворе в то время как Изабель указала на красавиц, и Лотти и Кезия выглядел довольным. , , .
Но спешить , как они могли бы, к тому времени они достигли просмоленных частокол детской площадкой мальчиков колокол начал бренчать. Они только успели опрокинуть рюмочку свои шляпы и попадают в линию до того , как рулон был вызван. Неважно. Изабель попыталась компенсировать это, посмотрев очень важным и таинственным и шепча за ее руку к девушкам рядом с ней, "Есть , что сказать вам на перемене."
Перемена пришла и Изабель была окружена. Девушки своего класса почти боролись , чтобы поставить свои руки вокруг нее, чтобы уйти с ней, чтобы луч лестно, чтобы быть ее особым другом. Она провела довольно суд под огромными соснами в сторону детской площадки. Подталкивая, хихикали, маленькие девочки прижимаясь близко. И только двое , которые остались за пределами ринга были двое , которые всегда были снаружи, маленький Kelveys. Они знали , что лучше , чем прийти в любом месте рядом с Burnells.
За то была школа дети Бернелл пошел вовсе не было то место их родителей выбрал бы , если не было никакого выбора. Но не было ни одного. Это была единственная школа для миль. И следствие было все дети в этом районе, маленькие девочки судьи, дочери врача, дети в магазин хранителя, молочника, были вынуждены смешивать вместе. Не говоря уже о там быть равное количество грубых, необработанных маленьких мальчиков , а также. Но линия должна была быть где - то обращается. Это было обращено на Kelveys. Многие из детей, в том числе Burnells, не разрешалось даже говорить с ними. Они прошли мимо Kelveys с их головами в воздухе, и так как они задают моду во всех вопросах поведения, Kelveys избегали всеми. Даже учитель был особый голос для них, и особая улыбка для других детей , когда Лил Kelvey подошел к своему столу с кучей ужасающе общих перспективных цветов.
Они были дочерьми подвижен, трудолюбивый маленький прачки, который пошел о от дома к дому с каждым днем. Этого было достаточно ужасно. Но где был мистер Kelvey? Никто не знал наверняка. Но все говорили , что он был в тюрьме. Таким образом , они были дочери прачки и gaolbird. Очень хорошая компания для детей других людей! И они смотрели его. Почему миссис Kelvey сделало их настолько заметным было трудно понять. Правда заключалась в том, что были одеты в "бит" , данное ей людьми , для которых она работала. Лил, например, который был толстый, обычный ребенок, с большими веснушками, пришли в школу в платье из зеленого арт-саржи скатертью из Burnells ', с красными плюшевыми рукавами из Logans "шторы. Ее шляпа, расположенный на вершине ее высокий лоб, была шапка взрослая женщина, когда - то собственностью мисс Леки, на начальником почтового отделения. Он оказался на спине и отделан с большим алым пером. Какой маленький парень она смотрела! Нельзя было не смеяться. И ее маленькая сестра, наша Else, носил длинное белое платье, а как ночную рубашку и пару ботинок маленького мальчика. Но каковы бы ни наша Else носила она выглядела бы странно. Она была крошечная рычагах ребенка, с обрезанной волосами и огромным торжественные глаза-маленькая белая сова. Никто никогда не видел ее улыбку; она почти никогда не говорил. Она прошла через жизнь , держась Лил, с куском юбки Лил в ввинчивается в ее руке. Где Лил пошли наши Else последовали. В детской площадке, на дороге , идущей в школу и из школы, был Лил походный впереди и наши Else держась позади. Только тогда , когда она хотела что - нибудь, или когда она запыхалась, наш Элс дал Лил буксира, подергивание, и Лил остановился и обернулся. Kelveys никогда не понимали друг друга.
Теперь они колебались на краю; Вы не могли остановить их слушать. Когда маленькие девочки обернулись и глумились, Лил, как обычно, дал ей глупо, стыдливый улыбку, но наш Else только посмотрел.
И голос Изабель, так что очень горд, продолжал рассказывать. Ковер сделал большую сенсацию, но так и сделали кровати с реальными постельного белья, а плита с духовкой двери.
Когда она закончила Кезия перебила. "Ты забыл лампу, Изабель."
"О, да," сказала Изабелла , "и есть маленькая маленькая лампа, все сделаны из желтого стекла, с белым земного шара , который стоит на столе в столовой. Вы не могли бы сказать ему от настоящего."
"The лампы лучше всего," воскликнул Кезия , Она думала , что Изабель не делает половину достаточно маленькой лампы. Но никто не обратил никакого внимания. Изабель выбирала два , которые должны были вернуться с ними в тот день и увидеть его. Она выбрала Emmie Коул и Лена Logan. Но когда другие знали , что они все , чтобы иметь шанс, что они не могли быть достаточно хорош , чтобы Изабель. Один за другим они положили свои руки вокруг талии Изабель и потащил ее прочь. Они что - то шепнуть ей, секрет. ". Изабель мой друг"
Только маленькие Kelveys отодвинулся забыли; не было ничего больше для них , чтобы услышать.
Проходили дни, и чем больше дети увидели дом куклы, слава о нем распространилась. Он стал одним предметом, ярость. Один вопрос был: "Вы видели дом куклы Burnells"? " "О, это не прекрасно!" "Разве вы не видели его? О, я говорю!"
Даже час обеда был дан до говорить об этом. Маленькие девочки сидели под соснами едят свои толстые бараньи сэндвичи и большие плиты ДЖОННИ пирога распространения с маслом. В то время как всегда, так близко , как они могли бы получить, сидел Kelveys, наш Else держась Лил, слушать тоже, пока они жевали их варенье бутерброды из газетной бумаги, пропитанной с большими красными сгустков.
"Мать" , сказал Кезия, "может" т я спрашиваю Kelveys только один раз "?
" Конечно , нет, KEZIA. "
" Но почему нет "?
" Убегай, Кассия, вы достаточно хорошо знаете , почему нет. " В конце концов все это видел , кроме них. В тот же день при условии довольно клеился. Это был час обеда. Дети стояли вместе под соснами, и вдруг, как они смотрели на Kelveys едят из их бумаги, всегда сами по себе, всегда слушаю, что они хотели быть Horrid им. Эммочка Коул начал шептать. "Лил Kelvey собирается быть слугой , когда она вырастет." "О-о, как это ужасно!" сказала Изабель Бернелл, и она сделала глаза на Emmie. Emmie проглотил в