Тема 4 The town, then, later in th

 

Тема 4

 The town, then, later in the day.

And yet another harvest.

Grandfather stood on the wide front porch like a captain surveying the vast unmotioned calms of a season dead ahead. He questioned the wind and the untouchable sky and the lawn on which stood Douglas and Tom to question only him.

“Grandpa, are they ready? Now?”

Grandfather pinched his chin. “Five hundred, a thousand, two thousand easy. Yes, yes, a good supply. Pick ’em easy, pick ’em all. A dime for every sack delivered to the press!”

“Hey!”

The boys bent, smiling. They picked the golden flowers. The flowers that flooded the world, dripped off lawns onto brick streets, tapped softly at crystal cellar windows and agitated themselves so that on all sides lay the dazzle and glitter of molten sun.

“Every year,” said Grandfather. “They run amuck; I let them. Pride of lions in the yard. Stare, and they burn a hole in your retina. A common flower, a weed that no one sees, yes. But for us, a noble thing, the dandelion.”

So, plucked carefully, in sacks, the dandelions were carried below. The cellar dark glowed with their arrival. The wine press stood open, cold. A rush of flowers warmed it. The press, replaced, its screw rotated, twirled by Grandfather, squeezed gently on the crop.

“There . . . so . . .”

The golden tide, the essence of this fine fair month ran, then gushed from the spout below, to be crocked, skimmed of ferment, and bottled in clean ketchup shakers, then ranked in sparkling rows in cellar gloom.

Dandelion wine.

The words were summer on the tongue. The wine was summer caught and stoppered. And now that Douglas knew, he really knew he was alive, and moved turning through the world to touch and see it all, it was only right and proper that some of his new knowledge, some of this special vintage day would be sealed away for opening on a January day with snow falling fast and the sun unseen for weeks or months and perhaps some of the miracle by then forgotten and in need of renewal. Since this was going to be a summer of unguessed wonders, he wanted it all salvaged and labeled so that any time he wished, he might tiptoe down in this dank twilight and reach up his fingertips.

And there, row upon row, with the soft gleam of flowers opened at morning, with the light of this June sun glowing through a faint skin of dust, would stand the dandelion wine. Peer through it at the wintry day—the snow melted to grass, the trees were reinhabitated with bird, leaf, and blossoms like a continent of butterflies breathing on the wind. And peering through, color sky from iron to blue.

Hold summer in your hand, pour summer in a glass, a tiny glass of course, the smallest tingling sip for children; change the season in your veins by raising glass to lip and tilting summer in.

“Ready, now, the rain barrel!”

Nothing else in the world would do but the pure waters which had been summoned from the lakes far away and the sweet fields of grassy dew on early morning, lifted to the open sky, carried in laundered clusters nine hundred miles, brushed with wind, electrified with high voltage, and condensed upon cool air. This water, falling, raining, gathered yet more of the heavens in its crystals. Taking something of the east wind and the west wind and the north wind and the south, the water made rain and the rain, within this hour of rituals, would be well on its way to wine.

Douglas ran with the dipper. He plunged it deep in the rain barrel. “Here we go!”

The water was silk in the cup; clear, faintly blue silk. It softened the lip and the throat and the heart, if drunk. This water must be carried in dipper and bucket to the cellar, there to be leavened in freshets, in mountain streams, upon the dandelion harvest.

Even Grandma, when snow was whirling fast, dizzying the world, blinding windows, stealing breath from gasping mouths, even Grandma, one day in February, would vanish to the cellar.

Above, in the vast house, there would be coughings, sneezings, wheezings, and groans, childish fevers, throats raw as butcher’s meat, noses like bottled cherries, the stealthy microbe everywhere.

Then, rising from the cellar like a June goddess, Grandma would come, something hidden but obvious under her knitted shawl. This, carried to every miserable room upstairs-and-down would be dispensed with aroma and clarity into neat glasses, to be swigged neatly. The medicines of another time, the balm of sun and idle August afternoons, the faintly heard sounds of ice wagons passing on brick avenues, the rush of silver skyrockets and the fountaining of lawn mowers moving through ant countries, all these, all these in a glass.

Yes, even Grandma, drawn to the cellar of winter for a June adventure, might stand alone and quietly, in secret conclave with her own soul and spirit, as did Grandfather and Father and Uncle Pert, or some of the boarders, communing with a last touch of a calendar long departed, with the picnics and the warm rains and the smell of fields of

Результаты (русский) 1:

 ТЕМА 4 Город, затем, в тот же день.И еще один урожай.Дед стоял на широкий крыльца как капитан, производя съемку огромного unmotioned успокаивает сезон мертвых впереди. Он поставил под сомнение ветер и неприкасаемой небо и газон, на котором стоял Дуглас и том только расспрашивать.«Дедушка, готовы ли они? В настоящее время?»Дед ущипнул его подбородок. «Пятьсот, тысяча, две тысячи легко. Да, да, хороший запас. Выберите их легко, забрать их всех. Ни копейки за каждый мешок сделал для печати!»«Эй!»Мальчики Бент, улыбаясь. Они выбрали Золотые цветы. Цветы, которые наводнили мир, капала с газонов на кирпичных улиц, постучал мягко в Хрустальный погреб окна и взволнованным себя так что на всех сторонах лежит ослепить и блеск расплавленное солнца.«Каждый год»,-сказал дед. «Они буйствовать; Я им. Гордость Льва во дворе. Смотреть и они прожечь дыру в сетчатке глаза. Общий цветок, сорняков, что никто не видит, да. Но для нас, благородная вещь, одуванчик.»Таким образом выщипать осторожно, в мешках, одуванчики были проведены ниже. Темный подвал светился с их прибытием. Винная пресса стоял открытым, холодно. Прилив цветов согревал его. Пресса, заменить его винт вращается, закрученных дедом, нежно сжал на урожай.«Там... так...»Золотой прилив, суть этого штрафа справедливый месяц побежал, то хлынула из носика ниже, чтобы быть замотанный, обезжиренным брожения и разливается в чистый кетчуп шейкеры/ротаторы, затем занял в сверкающих ряды в погребе мраке.Dandelion wine.The words were summer on the tongue. The wine was summer caught and stoppered. And now that Douglas knew, he really knew he was alive, and moved turning through the world to touch and see it all, it was only right and proper that some of his new knowledge, some of this special vintage day would be sealed away for opening on a January day with snow falling fast and the sun unseen for weeks or months and perhaps some of the miracle by then forgotten and in need of renewal. Since this was going to be a summer of unguessed wonders, he wanted it all salvaged and labeled so that any time he wished, he might tiptoe down in this dank twilight and reach up his fingertips.And there, row upon row, with the soft gleam of flowers opened at morning, with the light of this June sun glowing through a faint skin of dust, would stand the dandelion wine. Peer through it at the wintry day—the snow melted to grass, the trees were reinhabitated with bird, leaf, and blossoms like a continent of butterflies breathing on the wind. And peering through, color sky from iron to blue.Hold summer in your hand, pour summer in a glass, a tiny glass of course, the smallest tingling sip for children; change the season in your veins by raising glass to lip and tilting summer in.“Ready, now, the rain barrel!”Nothing else in the world would do but the pure waters which had been summoned from the lakes far away and the sweet fields of grassy dew on early morning, lifted to the open sky, carried in laundered clusters nine hundred miles, brushed with wind, electrified with high voltage, and condensed upon cool air. This water, falling, raining, gathered yet more of the heavens in its crystals. Taking something of the east wind and the west wind and the north wind and the south, the water made rain and the rain, within this hour of rituals, would be well on its way to wine.Douglas ran with the dipper. He plunged it deep in the rain barrel. “Here we go!”The water was silk in the cup; clear, faintly blue silk. It softened the lip and the throat and the heart, if drunk. This water must be carried in dipper and bucket to the cellar, there to be leavened in freshets, in mountain streams, upon the dandelion harvest.Even Grandma, when snow was whirling fast, dizzying the world, blinding windows, stealing breath from gasping mouths, even Grandma, one day in February, would vanish to the cellar.Above, in the vast house, there would be coughings, sneezings, wheezings, and groans, childish fevers, throats raw as butcher’s meat, noses like bottled cherries, the stealthy microbe everywhere.Then, rising from the cellar like a June goddess, Grandma would come, something hidden but obvious under her knitted shawl. This, carried to every miserable room upstairs-and-down would be dispensed with aroma and clarity into neat glasses, to be swigged neatly. The medicines of another time, the balm of sun and idle August afternoons, the faintly heard sounds of ice wagons passing on brick avenues, the rush of silver skyrockets and the fountaining of lawn mowers moving through ant countries, all these, all these in a glass.Yes, even Grandma, drawn to the cellar of winter for a June adventure, might stand alone and quietly, in secret conclave with her own soul and spirit, as did Grandfather and Father and Uncle Pert, or some of the boarders, communing with a last touch of a calendar long departed, with the picnics and the warm rains and the smell of fields of

Результаты (русский) 2:

 

Тема 4

 Город, а затем, в тот же день.

И еще один урожай.

Дедушка стоял на широком крыльце , как капитан геодезического огромные unmotioned успокаивают сезона мертвых вперед. Он поставил под сомнение ветер и неприкосновенной небо и газон , на котором стояли Дуглас и Том на вопрос только его.

"Дедушка, они готовы? Теперь? "

Дедушка ущипнула его за подбородок. "Пятьсот, тысяча, две тысячи легко. Да, да, хороший запас. Pick им , легко, забрать их всех. Десять центов за каждый мешок доставлен в прессу! "

" Эй! "

Согнуты Мальчики, улыбаясь. Они выбрали золотые цветы. Цветы , которые наводнили мир, капала газоны на кирпичных улиц, тихо постучался в хрустальных подвальных окон и так перемешивается себя , что со всех сторон заложить ослепление и блеск расплавленного солнца.

"Каждый год," сказал дедушка. "Они буйствовать; Я позволяю им. Гордость львов во дворе. Пристально, и они горят дыру в сетчатке. Общий цветок, сорняк , что никто не видит, да. Но для нас, благородное дело, одуванчик. "

Таким образом, набралась осторожно, в мешках, одуванчики были проведены ниже. В подвале темно светились их прибытия. Точило была открыта, холодный. Прилив цветы нагревают его. Пресс, заменить его винт поворачивается, закрученная Дедушка, запивая мягко на урожай.

"Там. , , так . , ".

Золотой прилив, суть этого прекрасного справедливого месяца побежал, а затем хлынула из ниже носика, чтобы быть заезженный, обезжиренное закваски и разливают в чистые кетчуп шейкеры, а затем попал в сверкающими рядами в погребе мрака.

Вино из одуванчиков.

слова были летом на языке. Вино было лето поймали и закупоривают. И теперь, когда Дуглас знал, что он на самом деле знал , что он был жив, и переехал поворота через мир , чтобы коснуться и видеть все это, это было единственно правильным и что некоторые из его новых знаний, некоторые из этой коллекции старинных дня будет запечатана для открытие на январский день со снегом быстро падает , и солнце невидимо в течение нескольких недель или месяцев и , возможно , некоторые из чудо, то забыли и нуждается в обновлении. Так как это будет лето unguessed чудес, он хотел , чтобы все это спасенные и промаркированы таким образом , чтобы в любое время он хотел, он мог бы на цыпочках вниз в этой промозглой сумерках и достигать своих пальцев.

И там, ряд за рядом, с мягкой отблеск цветов открылась утром, при свете этого июньского солнца светящегося через кожу слабой пыли, выдержит одуванчика вино. Peer через него в зимний дневной снег растопленного на траве, деревья были reinhabitated с птицей, листья и цветы, как континент бабочек дыхание на ветру. . И вглядываясь, цвет неба от железа до синего

Держите летом в руке, влить лето в стакане, крошечного стекла, конечно, самый маленький покалывание глотка для детей; не менять сезон в ваших венах, поднимая стакан к губе и наклоняя летом в.

"Готов сейчас, ствол дождь!" И

ничто в мире будет делать , но чистые воды , которые были вызваны из озер далеко и сладкие поля травянистой росы на раннее утро, поднятого к открытому небу, перевозимого в отмытых кластеров девятьсот миль, шлифованный с ветром, электрифицированы с высоким напряжением, и конденсируется на холодном воздухе. Эта вода, падая, дождь, собралось еще больше небес в его кристаллах. Принимая что - то восточный ветер и западный ветер и северный ветер и на юге, вода из дождя и дождя, в течение этого часа ритуалов, было бы хорошо на своем пути к вину.

Дуглас бежал с ковшом. Он погрузил его глубоко в бочку с дождевой водой. "Здесь мы идем!"

Вода была шелк в чашке; ясно, бледно - синий шелк. Он смягчил губы и горло и сердце, если пьян. Эта вода должна быть проведена в ковшик и ведром в подвал, чтобы там быть квасного в паводок, в горных ручьев, на одуванчик урожай.

Даже бабки, когда снег кружения быстро, головокружительной мир, ослепляя окна, красть дыхание из задыхаясь уст , даже бабушка, в один прекрасный день в феврале, исчезнет в подвал.

Выше, в огромном доме, не было бы coughings, чихания, wheezings, и стоны, детские лихорадок, головорезы сырье как мясо мясника, носы , как вишни в бутылках, тем крадущиеся микроб повсюду.

Затем, поднимаясь из подвала , как богиня июня, бабушка придет, что - то скрытое , но очевидное под ее вязаную шаль. Это, доведенная до каждой жалкой комнате наверху и вниз будет выдаваемого с ароматом и ясности в аккуратные очки, чтобы быть swigged аккуратно. Лекарства другого времени, бальзам солнца и холостые после обеда августа, едва услышал звуки льда вагонов проходящих на кирпичных проспектов, пик серебряных подскакивает до небес и фонтанирование газонокосилок перемещения через муравьиных стран, все это, все это в стекло.

Да, даже бабушка, обращается в подвал зимой для приключений июня, может стоять в одиночку и тихо, тайно конклава с ее собственной души и духа, как это делал дед и отец , и дядя Pert, или некоторые из сноубордистов, общение с последнего нажатия календаря долго, ушедшего с пикниками и теплыми дождями и запахом полей