HE CAME into the room to shut the w

HE CAME into the room to shut the windows while we were still in bed and I saw he looked ill. He was shivering, his face was white, and he walked slowly as though it ached to move.
“What’s the matter, Schatz?”
“I’ve got a headache.”
“You better go back to bed.”
“No. I’m all right.”
“You go to bed. I’ll see you when I’m dressed.”
But when I came downstairs he was dressed, sitting by the fire, looking a very sick and miserable boy of nine years. When I put my hand on his forehead I knew he had a fever.
“You go up to bed,” I said, “you’re sick.”
“I’m all right,” he said.
When the doctor came he took the boy’s temperature.
“What is it?” I asked him.
“One hundred and two.”
Downstairs, the doctor left three different medicines in different colored capsules with instructions for giving them. One was to bring down the fever, another a purgative, the third to overcome an acid condition. The germs of influenza can only exist in an acid condition, he explained. He seemed to know all about influenza and said there was nothing to worry about if the fever did not go above one hundred and four degrees. This was a light epidemic of flu and there was no danger if you avoided pneumonia.
Back in the room I wrote the boy’s temperature down and made a note of the time to give the various capsules.
“Do you want me to read to you?”
“All right. If you want to,” said the boy. His face was very white and there were dark areas under his eyes. He lay still in the bed and seemed very detached from what was going on.
I read aloud from Howard Pyle’s Book of Pirates; but I could see he was not following what I was reading.
“How do you feel, Schatz?” I asked him.
“Just the same, so far,” he said.
I sat at the foot of the bed and read to myself while I waited for it to be time to give another capsule. It would have been natural for him to go to sleep, but when I looked up he was looking at the foot of the bed, looking very strangely.
“Why don’t you try to go to sleep? I’ll wake you up for the medicine.”
“I’d rather stay awake.”
After a while he said to me, “You don’t have to stay in here with me, Papa, if it bothers you.”
“It doesn’t bother me.”
“No, I mean you don’t have to stay if it’s going to bother you.”
I thought perhaps he was a little lightheaded and after giving him the prescribed capsules at eleven o’clock I went out for a while.
It was a bright, cold day, the ground covered with a sleet that had frozen so that it seemed as if all the bare trees, the bushes, the cut brush and all the grass and the bare ground had been varnished with ice. I took the young Irish setter for a little walk up the road and along a frozen creek, but it was difficult to stand or walk on the glassy surface and the red dog slipped and slithered and I fell twice, hard, once dropping my gun and having it slide away over the ice.
We flushed a covey of quail under a high clay bank with overhanging brush and I killed two as they went out of sight over the top of the bank. Some of the covey lit in trees, but most of them scattered into brush piles and it was necessary to jump on the ice-coated mounds of brush several times before they would flush. Coming out while you were poised unsteadily on the icy, springy brush they made difficult shooting and I killed two, missed five, and started back pleased to have found a covey close to the house and happy there were so many left to find on another day.
At the house they said the boy had refused to let any one come into the room.
“You can’t come in,” he said. “You mustn’t get what I have.”
I went up to him and found him in exactly the position I had left him, white-faced, but with the tops of his cheeks flushed by the fever, staring still, as he had stared, at the foot of the bed.
I took his temperature.
“What is it?”
“Something like a hundred,” I said. It was one hundred and two and four tenths.
“It was a hundred and two,” he said.
“Who said so?”
“The doctor.”
“Your temperature is all right,” I said. “It’s nothing to worry about.”
“I don’t worry,” he said, “but I can’t keep from thinking.”
“Don’t think,” I said. “Just take it easy.”
“I’m taking it easy,” he said and looked straight ahead. He was evidently holding tight onto himself about something.
“Take this with water.”
“Do you think it will do any good?”
“Of course it will.”
I sat down and opened the Pirate book and commenced to read, but I could see he was not following, so I stopped.
“About what time do you think I’m going to die?” he asked.
“What?”
“About how long will it be before I die?”
“You aren’t going to die. What’s the matter with you?”
“Oh, yes, I am. I heard him say a hundred and two.”
“People don’t die with a fever of one hundred and two. That’s a silly way to talk.”
“I know they do. At school in France the boys told me you can’t live with forty-four degrees. I’ve got a hundred and two.”
He had been waiting to die all day, ever since nine o’clock in the morning.
“You poor Schatz,” I said. “Poor old Schatz. It’s like miles and kilometers. You aren’t going to die. That’s a different thermometer. On that thermometer thirty-seven is normal. On this kind it’s ninety-eight.”
“Are you sure?”
“Absolutely,” I said. “It’s like miles and kilometers. You know, like how many kilometers we make when we do seventy miles in the car?”
“Oh,” he said.
But his gaze at the foot of the bed relaxed slowly. The hold over himself relaxed too, finally, and the next day it was very slack and he cried very easily at little things that were of no importance.

Результаты (русский) 1:

ОН ПРИШЕЛ в комнату, чтобы закрыть окна, в то время как мы были все еще в постели, и я увидел, что он выглядел больным. Он дрожал, его лицо было белым, и он шел медленно, как будто оно болело для перемещения.«Что такое дело, Шац»?«У меня головная боль».«Вам лучше вернуться в постель.»«Нет Я все в порядке».«Вы идете спать. Я буду видеть вас когда я одет.»Но когда я пришел на первом этаже он был одет, сидя у камина, глядя очень больной и несчастный мальчик 9 лет. Когда я положил руку на лбу я знал, что он имел лихорадку.«Вы идете спать,» я сказал, «ты болен».«Я все в порядке»,-сказал он.Когда врач пришел он взял мальчика температуры.«Что это?» Я спросил его.«Сто два.»На первом этаже врач оставил три различных лекарственных средств в различные цветные капсулы с инструкциями для придания им. Один был сбить лихорадки, другой слабительного, третий для преодоления кислотного состояния. Микробы гриппа может существовать только в кислоты состоянии,-пояснил он. Он, казалось, чтобы знать все о гриппа и сказал, что нет ничего страшного, если лихорадка не выше сто четыре градуса. Это была легкая эпидемия гриппа, и нет никакой опасности, если вы избежать пневмонии.Обратно в комнате я написал мальчика температуру вниз и сделал к сведению время, чтобы дать различные капсулы.«Вы хотите, чтобы читать вам я?»“All right. If you want to,” said the boy. His face was very white and there were dark areas under his eyes. He lay still in the bed and seemed very detached from what was going on.I read aloud from Howard Pyle’s Book of Pirates; but I could see he was not following what I was reading.“How do you feel, Schatz?” I asked him.“Just the same, so far,” he said.I sat at the foot of the bed and read to myself while I waited for it to be time to give another capsule. It would have been natural for him to go to sleep, but when I looked up he was looking at the foot of the bed, looking very strangely.“Why don’t you try to go to sleep? I’ll wake you up for the medicine.”“I’d rather stay awake.”After a while he said to me, “You don’t have to stay in here with me, Papa, if it bothers you.”“It doesn’t bother me.”“No, I mean you don’t have to stay if it’s going to bother you.”I thought perhaps he was a little lightheaded and after giving him the prescribed capsules at eleven o’clock I went out for a while.It was a bright, cold day, the ground covered with a sleet that had frozen so that it seemed as if all the bare trees, the bushes, the cut brush and all the grass and the bare ground had been varnished with ice. I took the young Irish setter for a little walk up the road and along a frozen creek, but it was difficult to stand or walk on the glassy surface and the red dog slipped and slithered and I fell twice, hard, once dropping my gun and having it slide away over the ice.We flushed a covey of quail under a high clay bank with overhanging brush and I killed two as they went out of sight over the top of the bank. Some of the covey lit in trees, but most of them scattered into brush piles and it was necessary to jump on the ice-coated mounds of brush several times before they would flush. Coming out while you were poised unsteadily on the icy, springy brush they made difficult shooting and I killed two, missed five, and started back pleased to have found a covey close to the house and happy there were so many left to find on another day.At the house they said the boy had refused to let any one come into the room.“You can’t come in,” he said. “You mustn’t get what I have.”I went up to him and found him in exactly the position I had left him, white-faced, but with the tops of his cheeks flushed by the fever, staring still, as he had stared, at the foot of the bed.I took his temperature.“What is it?”“Something like a hundred,” I said. It was one hundred and two and four tenths.“It was a hundred and two,” he said.“Who said so?”“The doctor.”“Your temperature is all right,” I said. “It’s nothing to worry about.”“I don’t worry,” he said, “but I can’t keep from thinking.”“Don’t think,” I said. “Just take it easy.”“I’m taking it easy,” he said and looked straight ahead. He was evidently holding tight onto himself about something.«Возьмите это с водой».«Как вы думаете, что он будет делать ничего хорошего?»«Конечно, это будет».Я сел и открыл книгу пирата и начал читать, но я мог видеть, что он не следит, поэтому я остановился.«О сколько времени вы думаете, я хочу умереть?»-спросил он.«Что?»«О том, как долго это будет прежде, чем я умереть?»«Вы не собираетесь умирать. Что это с вами?»«О, да, я. Я слышал он сказал сто два.»«Люди не умирают с лихорадкой сто два. Это глупый способ говорить».«Я знаю, что они делают. В школе во Франции мальчики сказал мне, что вы не можете жить с сорок четыре градуса. У меня сто два.»Он ждал умирать весь день, с 9 часов утра.«Вы бедный Шац,» сказал я. «Бедные старые Schatz. Это как мили и километра. Вы не собираетесь умирать. Это другой термометр. На этот термометр тридцать семь является нормальным. На такого рода это девяносто восемь».«Вы уверены?»«Абсолютно», сказал я. «Это как мили и километра. Вы знаете, как и сколько километров мы делаем когда мы делаем 70 миль в автомобиле?»«О,» сказал он.Но его взгляд, у подножия кровати расслабленной медленно. Держать за себя расслабленным, наконец и на следующий день он был очень вяло и воскликнул он очень легко на мелочи, которые не важны.

Результаты (русский) 2:

Он вошел в комнату , чтобы закрыть окна в то время как мы были все еще в постели , и я увидел , что он выглядел больным. Его трясло, лицо его было белым, и он шел медленно , как будто он жаждал двигаться.
"Что случилось, Schatz?"
"У меня болит голова."
"Вы лучше вернуться в постель."
"Нет . Я все в порядке. "
" Вы ложитесь спать. Увидимся , когда я оделся. "
Но когда я спустился вниз , он был одет, сидя у костра, глядя очень больной и несчастный мальчик девяти лет. Когда я положил руку ему на лоб , я знал , что у него был жар.
"Вы идете в постель," сказал я, "ты болен."
"Я все в порядке," сказал он.
Когда врач пришел он принял температуру мальчика.
"Что это?" Я спросил его.
"Сто два" . На
первом этаже, врач оставил три различные лекарства в различных цветных капсул с инструкциями для придания им. Один из них был сбить жар, другой слабительное, третий для преодоления кислотного состояния. Возбудители гриппа может существовать только в кислой состоянии, пояснил он. Казалось, он знает все о гриппе и сказал , что не было ничего , чтобы волноваться о том, если лихорадка не поднимается выше ста четырех градусов. Это была легкая эпидемия гриппа , и не было никакой опасности , если вы избежать пневмонии.
Вернувшись в комнату , я написал температуру мальчика вниз и сделал примечание времени , чтобы дать различные капсулы.
"Вы хотите , чтобы я прочитаю вам делать?"
"Хорошо. Если вы хотите, "сказал мальчик. Его лицо было очень белым и там были темные области под глазами. Он лежал неподвижно в постели и казался очень отдельностоящий от того, что происходит.
Я читал вслух из книги Говарда Пайла пиратов; но я видел , что он не был после того, что я читал.
"Как вы себя чувствуете, Schatz?" Я спросил его.
"То же самое, до сих пор," сказал он.
Я сидел в ногах кровати и читать про себя , пока я ждал , чтобы это было время , чтобы дать еще одну капсулу. Было бы естественно для него , чтобы идти спать, но когда я поднял голову , он смотрел на ногах кровати, выглядит очень странно.
"Почему бы вам не попробовать пойти спать? Я тебя разбужу для медицины. "
" Я предпочел бы не спать. "
Через некоторое время он сказал мне:" Вы не должны остаться здесь со мной, папа, если это беспокоит вас. "
" Это не беспокоит меня. "
" нет, я имею в виду вы не должны остаться , если это будет беспокоить вас. "
Я думал , что, возможно , он был немного легкомысленный и после того, как дать ему предписанные капсулы в одиннадцать часов я пошел на некоторое время.
Это был яркий, холодный день, земля покрыта мокрым снегом , что замерзла так , что казалось, будто все голые деревья, кусты, вырезать кисти и вся трава и голая земля была лакированные со льдом. Я взял молодого ирландского сеттера для небольшой прогулки вверх по дороге и вдоль замерзшего ручья, но это было трудно стоять или ходить по глади и красная собака поскальзывался и я дважды упал, тяжело, однажды сбросив свой пистолет и иметь его соскальзывает по льду.
Мы продували стаю перепелов под высоким берегом глины с нависающими кисти , и я убил двоих , как они вышли из поля зрения на верхней части банка. Некоторые из выводок освещено на деревьях, но большинство из них разбросаны в кисти свай и надо было прыгать на льду , покрытые насыпей кисти несколько раз , прежде чем они будут смывать. Выйдя в то время как вы были готовы неустойчиво на гололеде, упругая кисть они сделали сложную съемку , и я убил двоих, пропустил пять, и начал снова рад, что нашел стаю близко к дому и счастливым там было так много осталось , чтобы найти в другой день ,
В доме они сказали , что мальчик не позволил никого войти в комнату.
"Вы не можете войти," сказал он. "Вы не должны получить то , что у меня есть."
Я подошел к нему и нашел его в точно положении я оставил его, с белым лицом, но с вершинами его щеки покраснели от лихорадки, уставившись до сих пор, как он был смотрел, у подножия кровати.
Я взял его температуру.
"Что это?"
"Что - то вроде ста," сказал я. Это было сто два и четыре десятых.
"Это было сто два," сказал он.
"Кто так сказал?"
"Доктор" .
"Ваша температура все в порядке," сказал я. "Ничего страшного."
"Я не волнуюсь," сказал он, "но я не могу удержаться от мышления."
"Не думаю," сказал я. "Просто успокойтесь."
"Я принимаю его легко," сказал он и посмотрел прямо перед собой . Он был , видимо , крепко держась на себя о чем - то.
"Возьми это с водой."
"Как вы думаете , он будет делать ничего хорошего?"
"Конечно , это будет."
Я сел и открыл книгу пират и начал читать, но я видел , что он не следовал, так что я остановился ,
"О том, что время , вы думаете , что я собираюсь умереть?" Спросил он.
"Что?"
"О том , как долго это будет , прежде чем я умру?"
"Вы не собираетесь умирать. Что случилось с тобой? »
« О, да, я. Я слышал , как он говорил , сто два " .
" Люди не умирают с лихорадкой сто два. Это глупо так говорить. "
" Я знаю , что они делают. В школе во Франции ребята сказали мне , что вы не можете жить с сорока четырех градусов. У меня сто два. "
Он ждал , чтобы умереть в течение всего дня, с тех пор девять часов утра.
"Бедный Шац," сказал я. "Бедный старый Шац. Это походит на мили и километры. Вы не собираетесь умирать. Это другой термометр. В этот термометр тридцать семь нормально. На такого рода это девяносто восемь. "
" Вы уверены? "
" Конечно, "сказал я. "Это походит на мили и километры. Вы знаете, как , сколько километров мы делаем , когда мы делаем семьдесят миль в машине? "
" О, "сказал он.
Но его взгляд на ногах кровати расслабился медленно. Держать над собой расслабился тоже, в конце концов, и на следующий день он был очень вялый , и он плакал очень легко на мелочи , которые не имели значения.