For a long time I was their only ca

For a long time I was their only care. My mother had much desired to have a daughter, but I continued their single offspring. When I was about five years old, while making an excursion beyond the frontiers of Italy, they passed a week on the shores of the lake of Como. Their benevolent disposition often made them enter the cottages of the poor. This, to my mother, was more than a duty; it was a necessity, a passion -- remembering what she had suffered, and how she had been relieved -- for her to act in her turn the guardian angel to the afflicted. During one of their walks a poor cot in the foldings of a vale attracted their notice as being singularly disconsolate, while the number of half-clothed children gathered about it spoke of penury in its worst shape. One day, when my father had gone by himself to Milan, my mother, accompanied by me, visited this abode. She found a peasant and his wife, hard working, bent down by care and labour, distributing a scanty meal to five hungry babes. Along these there was one which attracted my mother far above all the rest. She appeared of a different stock. The four others were dark-eyed, hardy little vagrants; this child was thin and very fair. Her hair was the brightest living gold, and despite the poverty of her clothing, seemed to set a crown of distinction on her head. Her brow was clear and ample, her blue eyes cloudless, and her lips and the moulding of her face so expressive of sensibility and sweetness that none could behold her without looking on her as of a distinct species, a being heaven-sent, and bearing a celestial stamp in all her features.
The peasant woman, perceiving that my mother fixed eyes of wonder and admiration on this lovely girl, eagerly communicated her history. She was not her child, but the daughter of a Milanese nobleman. Her mother was a German and had died on giving her birth. The infant had been placed with these good people to nurse: they were better off then. They had not been long married, and their eldest child was but just born. The father of their charge was one of those Italians nursed in the memory of the antique glory of Italy -- one among the schiavi ognor frementi, who exerted himself to obtain the liberty of his country. He became the victim of its weakness. Whether he had died or still lingered in the dungeons of Austria was not known. His property was confiscated; his child became an orphan and a beggar. She continued with her foster parents and bloomed in their rude abode, fairer than a garden rose among dark-leaved brambles,
When my father returned from Milan, he found playing with me in the hall of our villa a child fairer than pictured cherub -- a creature who seemed to shed radiance from her looks and whose form and motions were lighter than the chamois of the hills. The apparition was soon explained. With his permission my mother prevailed on her rustic guardians to yield their charge to her. They were fond of the sweet orphan. Her presence had seemed a blessing to them, but it would be unfair to her to keep her in poverty and want when Providence afforded her such powerful protection. They consulted their village priest, and the result was that Elizabeth Lavenza became the inmate of my parents' house -- my more than sister -- the beautiful and adored companion of all my occupations and my pleasures.
Everyone loved Elizabeth. The passionate and almost reverential attachment with which all regarded her became, while I shared it, my pride and my delight. On the evening previous to her being brought to my home, my mother had said playfully,
I have a pretty present for my Victor -- tomorrow he shall have it.
And when, on the morrow, she presented Elizabeth to me as her promised gift, I, with childish seriousness, interpreted her words literally and looked upon Elizabeth as mine -- mine to protect, love, and cherish. All praises bestowed on her I received as made to a possession of my own. We called each other familiarly by the name of cousin. No word, no expression could body forth the kind of relation in which she stood to me -- my more than sister, since till death she was to be mine only.

Результаты (русский) 1:

Долгое время я был их единственной заботой. Моя мать очень хотел иметь дочь, но продолжил свое одно потомство. Когда мне было около пяти лет, делая экскурсию за пределами Италии, они прошли через неделю на берегу озера Комо. Часто их доброжелательное расположение сделали их коттеджи бедных. Это, к моей матери было больше, чем долг; Это была необходимость, страсть, вспомнив, что она вытерпела, и как она был освобожден - для нее, чтобы действовать в свою очередь Ангела страждущим. Во время одного из своих прогулок бедных кроватку в складок Вэйл привлекли их внимание как сингулярно безутешный, в то время как число детей, одел половины собранных о нем говорил о нищете в худшем виде. Однажды, когда мой отец ушел от себя в Милан, моя мать, в сопровождении меня, посетил эту обитель. Она нашла крестьянина и его жена, трудолюбивый, изгибается вниз по уходу и труда, распространение мизерные еды до пяти голодных младенцев. Вдоль этих там была одна, которая привлекла моя мать далеко прежде всего остальные. Она появилась из различных запасов. Четыре других были темные глаза, Харди мало бродяг; Этот ребенок был тонкий и очень справедливым. Ее волосы была яркой жизни золота и несмотря на скудость своей одежды, как представляется, установить Корона различия на голове. Ее брови было ясно и достаточно, ее голубые глаза безоблачной и ее губы и литья ее лицо настолько выразительны, чувствительность и сладость что никто не может созерцать ее не смотря на нее как отдельных видов, будучи ниспослан и принимая небесной штамп во всех ее функций. The peasant woman, perceiving that my mother fixed eyes of wonder and admiration on this lovely girl, eagerly communicated her history. She was not her child, but the daughter of a Milanese nobleman. Her mother was a German and had died on giving her birth. The infant had been placed with these good people to nurse: they were better off then. They had not been long married, and their eldest child was but just born. The father of their charge was one of those Italians nursed in the memory of the antique glory of Italy -- one among the schiavi ognor frementi, who exerted himself to obtain the liberty of his country. He became the victim of its weakness. Whether he had died or still lingered in the dungeons of Austria was not known. His property was confiscated; his child became an orphan and a beggar. She continued with her foster parents and bloomed in their rude abode, fairer than a garden rose among dark-leaved brambles, When my father returned from Milan, he found playing with me in the hall of our villa a child fairer than pictured cherub -- a creature who seemed to shed radiance from her looks and whose form and motions were lighter than the chamois of the hills. The apparition was soon explained. With his permission my mother prevailed on her rustic guardians to yield their charge to her. They were fond of the sweet orphan. Her presence had seemed a blessing to them, but it would be unfair to her to keep her in poverty and want when Providence afforded her such powerful protection. They consulted their village priest, and the result was that Elizabeth Lavenza became the inmate of my parents' house -- my more than sister -- the beautiful and adored companion of all my occupations and my pleasures. Everyone loved Elizabeth. The passionate and almost reverential attachment with which all regarded her became, while I shared it, my pride and my delight. On the evening previous to her being brought to my home, my mother had said playfully, I have a pretty present for my Victor -- tomorrow he shall have it. And when, on the morrow, she presented Elizabeth to me as her promised gift, I, with childish seriousness, interpreted her words literally and looked upon Elizabeth as mine -- mine to protect, love, and cherish. All praises bestowed on her I received as made to a possession of my own. We called each other familiarly by the name of cousin. No word, no expression could body forth the kind of relation in which she stood to me -- my more than sister, since till death she was to be mine only.

Результаты (русский) 2:

В течение долгого времени я был их единственная забота. Моя мать очень желательно иметь дочь, но я продолжал их потомство одного. Когда мне было около пяти лет, в то время как сделать экскурсию за пределы границ Италии, они прошли через неделю на берегу озера Комо. Их доброжелательное расположение часто они входят коттеджи бедных. Это, к моей матери, было больше , чем обязанность; это была необходимость, страсть - вспомнив , что она страдала, и как она была с облегчением - для нее , чтобы действовать в свою очередь , ангел - хранитель угнетенному. Во время одной из своих прогулок бедной раскладушка в перегибов из юдоли привлек их внимание как сингулярно безутешный, в то время как количество полуодетые детей собрали о нем говорили о нужде в его худшем виде. Однажды, когда мой отец ушел сам в Милан, моя мать, в сопровождении меня, посетил эту обитель. Она нашла крестьянина и его жену, трудолюбивые, наклонился заботой и трудом, распределяя скудную еду на пять голодных младенцев. Вдоль них был один, который привлек мою мать намного выше всех остальных. Она появилась из другого фонда. Четыре другие были темноглазые, выносливые маленькие бродяги; этот ребенок был тонким и очень справедливым. Ее волосы были самой яркой живой золото, и, несмотря на бедность своей одежды, казалось, установить венец различения на ее голове. Ее брови было ясно и достаточно, ее голубые глаза безоблачным, и ее губы и формовочная ее лица настолько выразительны чувственности и сладости, что никто не мог узреть ее, не глядя на нее, как из особого вида, существо ниспослан, и подшипник небесная печать во всех ее чертах.
Крестьянка, видя, что моя мать фиксированной глаза удивления и восхищения на этой прекрасной девушки, охотно общались ее историю. Она была не ее ребенок, а дочь миланского дворянина. Ее мать была немецкой, и она умерла на давая ей рождение. Ребенок был помещен с этими хорошими людьми к медсестре: они были лучше тогда. Они не были давно замужем, а и их старший ребенок был, но только что родился. Отец их заряда был одним из тех итальянцев, которых выхаживают в память о старинной славы Италии - один из самых Schiavi ognor frementi, который прилагал себя, чтобы получить свободу своей страны. Он стал жертвой своей слабости. он умер ли или еще задержалась в подземельях Австрии не было известно. Его имущество было конфисковано; его ребенок стал сиротой и нищим.
Она продолжала со своими приемными родителями и цвели в их грубом жилище, более справедливым , чем сад вырос среди темных широколиственных ежевику, Когда мой отец вернулся из Милана, он обнаружил , играет со мной в зале нашей виллы ребенок прекраснее на фото херувима - существо , которое , казалось, проливают сиянием от ее внешности и чьи формы и движения были легче , чем серна гор. Привидение вскоре выяснилось. С его разрешения моя мать уговорила ее деревенских опекунов , чтобы получить свой заряд к ней. Они любят сладкое сирота. Ее присутствие, казалось благословением для них, но было бы несправедливо по отношению к ней , чтобы держать ее в нищете и хотите , когда Провидение дает ей такую мощную защиту. Они консультировались их сельский священник, и результатом было то , что Элизабет Lavenza стала воспитанница моих родителей " дом - моя более чем сестра - красивая и обожал спутником всех моих занятий и моих удовольствий.
Все любили Элизабет. Страстное и почти благоговейное привязанности , с которым все смотрел на нее стали, в то время как я поделился ею, моя гордость и мое восхищение. Вечером предыдущего к ней воспитываются в мой дом, моя мать сказала игриво, у
меня есть довольно подарок для моего Виктора - завтра будет он.
И когда, на следующий день, она представила Элизабет ко мне , как ее обещанного подарка, я, с детской серьезностью, интерпретировать ее слова буквально и смотрел на Элизабет , как моя - мой защиты, любви и лелеять. Все хвалит даровал ей , что я получил , как сделано на владение моей собственной. Мы называли друг друга фамильярно по имени двоюродного брата. Нет слов,