institutions. For other writers, ho

institutions. For other writers, however, frontier democracy for communities was less compelling than frontier freedom for individuals. (19) By fleeing to the outer margins of settled land and society—so the story ran—an individual could escape the confining strictures of civilized life. The mood among writers who celebrated frontier individualism was almost always nostalgic; they lamented not just a lost way of life but the passing of the heroic men who had embodied that life. Thus Owen Wister in the introduction to his classic 1902 novel The Virginian could write of “a vanished world” in which “the horseman, the cow-puncher, the last romantic figure upon our soil” rode only “in his historic yesterday” and would “never come again.” For Wister, the cowboy was a man who gave his word and kept it (“Wall Street would have found him behind the times”), who did not talk lewdly to women (“Newport would have thought him old-fashioned”), who worked and played hard, and whose “ungoverned hours did not unman him.” (20) Theodore Roosevelt wrote with much the same nostalgic fervor about the “fine, manly qualities” of the “wild rough-rider of the plains.” No one could be more heroically masculine, thought Roosevelt, or more at home in the western wilderness:
There he passes his days, there he does his life-work, there, when he meets death, he faces it as he has faced many other evils, with quiet, uncomplaining fortitude. Brave, hospitable, hardy, and adventurous, he is the grim pioneer of our race; he prepares the way for the civilization from before whose face he must himself disappear. Hard and dangerous though his existence is, it has yet a wild attraction that strongly draws to it his bold, free spirit (21)
This nostalgia for a passing frontier way of life inevitably implied ambivalence, if not downright hostility, toward modernity and all that it represented. If one saw the wild lands of the frontier as freer, truer, and more natural than other, more modern places, then one was also inclined to see the cities and factories of urban-industrial civilization as confining, false, and artificial. Owen Wister looked at the post-frontier “transition” that had followed “the horseman of the plains,” and did not like what he saw: “a shapeless state, a condition of men and manners as unlovely as is that moment in the year when winter is gone and spring not come, and the face of Nature is ugly.” (22) In the eyes of writers who shared Wister’s distaste for modernity, civilization contaminated its inhabitants and absorbed them into the faceless, collective, contemptible life of the crowd. For all of its troubles and dangers, and despite the fact that it must pass away, the frontier had been a better place. If civilization was to be redeemed, it would be by men like the Virginian who could retain their frontier virtues even as they made the transition to post-frontier life.
The mythic frontier individualist was almost always masculine in gender: here, in the wilderness, a man could be a real man, the rugged individual he was meant to be before civilization sapped his energy and threatened his masculinity. Wister’s contemptuous remarks about Wall Street and Newport suggest what he and many others of his generation believed—that the comforts and seductions of civilized life were especially insidious for men, who all too easily became emasculated by the feminizing tendencies of civilization. More often than not, Cronon, Trouble with Wilderness, Page 9

Результаты (русский) 1:

учреждения. Однако, для других писателей, границы демократии для общин был менее убедительным, чем границы свободы для физических лиц. (19), спасаясь от внешнего поля оседлых земель и общества — так История побежал — человек может избежать ограничивая стриктур цивилизованной жизни. Настроение среди писателей, которые праздновали границы индивидуализм был почти всегда ностальгические; Они жаловались не только потеряли образ жизни но с кончиной героических мужчин, которые воплощены что жизнь. Таким образом Оуэн Уистер во введении к его классические 1902 роман The Virginian можно написать «исчез мир» в которой «всадник, корова панчер, последний романтический рисунок на нашей земле» ехал только» в его историческом вчера» и будет «никогда не прийти снова.» Для половозрелых, Ковбой был человеком, который дал слово и держал его («Уолл-стрит нашли бы его за раз»), который не говорить женщин («Ньюпорт думал ему старомодным»), которые работали и играли тяжело, и чья имитируемыми «неуправляемой часов сделал не вывести личный состав ему.» (20) Теодор Рузвельт писал с гораздо же пыл ностальгию о «тонкой, мужественные качества» «дикие грубые-всадника равнин.» Никто может быть более героически мужской, подумал Рузвельт, или больше дома в Западной пустыне:
там он проходит его дни, там он делает его жизнь работа, там, когда он встречает смерть, он сталкивается с его как он столкнулся с многих других зол, с тихой, Безропотное стойкость. Храбрый, гостеприимная, выносливы и приключений, Он является мрачным пионером нашей расы; Он готовит путь для цивилизации от перед лицом он должен сам исчезнуть. Трудно и опасно, хотя его существование, он имеет еще дикий аттракцион, который сильно привлекает к нему его смелый, свободный дух (21)
эта ностальгия для прохождения границы образа жизни неизбежно предполагает двойственность, если не откровенно враждебности, к современности и все, что он представлял. Если один видел дикие земли границы как Фрир, вернее и более естественным, чем другие, более современные места, то один был также склонны видеть в города и фабрики городской промышленной цивилизации как ограничение, значение false и искусственные. Оуэн Уистер посмотрел на пост пограничной «переход», после «всадник равнин,«и не нравится то, что он увидел: «бесформенное состояние, состояние мужчин и манеры как противный как это тот момент в году, когда зима ушла и не пришла весна, и уродливое лицо природы». (22) в глазах писателей, которые поделились Уистер неприязнь к современности цивилизация загрязненных его жителей и поглощается безликих, коллективные, недостойную жизнь толпы. Для всех своих бед и опасностей и несмотря на тот факт, что он должен скоротать границы был лучше. Если цивилизации быть выкуплены, было бы мужчины как Виргинский, кто может сохранить свои границы добродетели, даже, как они сделали переход к жизни после границы.
Индивидуалист мифической границы почти всегда был мужской гендерной: здесь, в пустыне, человек может быть настоящим мужчиной, надежная личности, которую он должен был быть прежде чем цивилизация истощают его энергию и угрожали его мужественности. Уистер презрительные замечания о Уолл-стрит и Ньюпорт предположить, что он и многие другие его поколения верили, что комфорт и соблазнов цивилизованной жизни были особенно коварны для мужчин, все, кто слишком легко стали выхолощенный феминизации тенденции цивилизации. Более часто чем не Cronon, проблемы с глуши, страница 9

Результаты (русский) 2:

учреждения. Для других писателей, однако, граница демократия для общин был менее убедительным, чем границы свободы для физических лиц. (19) По бегут к внешним краям поселились земли и общество-Таким образом, история побежал-человек может избежать ограничивающей стриктуры цивилизованной жизни. Настроение среди писателей, которые праздновали пограничный индивидуализм был почти всегда ностальгию; они посетовал не только утраченный образ жизни, но прохождение героических мужчин, которые, воплощенных, что жизнь. Таким образом Оуэн Уистер во введении к своей классической 1902 романа Вирджинии мог писать о "исчезнувшего мира", в котором "всадник, корова-нокаутер, последний романтик фигура на нашей земле" ехал только "в его историческом вчера» и будет "никогда не вернется." Для Wister, ковбой был человеком, который дал слово и держал его ("Уолл-стрит нашли бы его за раз"), которые не говорили непристойно для женщин ("Ньюпорт бы мог подумать, ему старый -стиле »), который работал и играл трудно, и чьи" Неуправляемые часов не кастрировать его. "(20) Теодор Рузвельт писал с почти таким же ностальгической рвением о" мелких, мужественности "из" дикого грубой-гонщика . равнины "Никто не мог быть более героически мужской, думал Рузвельт, или более дома в западной пустыне:
Там он проходит свои дни, там он делает свою жизненную работу, там, когда он встречает смерть, ему грозит как он столкнулся со многими другие пороки, с тихой, безропотной духа. Храбрый, гостеприимный, выносливы, и приключений, он является мрачным пионер нашей расы; он готовит путь для цивилизации от лица, чье лицо он сам должен исчезнуть. Жесткий и опасным, хотя его существование, он до сих пор дикий аттракцион, который сильно привлекает к нему его смелый, свободный дух (21)
Это ностальгия по проходящей пограничной образа жизни неизбежно подразумевает амбивалентности, если не сказать враждебность, к современности и все, что он представлял. Если видели диких земель границы как свободнее, вернее, и более естественно, чем другие, более современные места, то был также склонен видеть города и заводы городской-промышленного цивилизации, ограничившись, ложным, и искусственные. Оуэн Уистер посмотрел на пост-пограничной «перехода», которые следуют "всадника равнин", и не нравится то, что он увидел: "бесформенная состояние, состояние мужчин и манеры, как скверно, как в том, что момент в год когда зима ушла, и весна не придет, и перед лицом природы уродлив. "(22) В глазах писателей, которые поделились отвращение Wister не соответствует современности, цивилизация загрязненных его жителей и поглощается их в безликую, коллективной, презренной жизни Толпа. Для всех своих бед и опасностей, и, несмотря на то, что он должен уйти из жизни, граница была лучше. Если цивилизация была быть выкуплены, было бы такие люди, как в Вирджинии, которые могли бы сохранить свои пограничные добродетели, даже когда они совершили переход к пост-пограничной жизни.
мифическая граница индивидуалист был почти всегда мужского рода: здесь, в пустыне, человек может быть настоящим мужчиной, прочный индивидуальный он должен был быть до цивилизации подорвали свою энергию и угрожали его мужественность. Презрительные замечания Wister по поводу Уолл-стрит и Ньюпорт предложить то, что он и многие другие из его поколения верили-что комфорт и соблазны цивилизованной жизни были особенно коварны для мужчин, которые слишком легко стали кастрированных по феминизации тенденций цивилизации. Чаще всего, Кронон, Проблемы с Wilderness, стр. 9

Результаты (русский) 3:

учреждений. Для других писателей, однако, границы демократии для общин, была менее привлекательным границы свободы для отдельных лиц. 19), скрываясь в внешние урегулирован земли и общества - чтобы история прошла-физическое лицо может скрыться от закрепощения техническими ограничениями цивилизованной жизни. Настроение среди писателей, которые отмечали границу индивидуализм был почти всегда ностальгию;Они жалуются не только потерял образ жизни но героических мужчин, которые, жизни. Таким образом Оуэн Wister в введение в его классическом 1902 г.роман лыжным подъемникам можно было бы написать "исчезли мира", в котором "всадник, коровы, дырокол, последний романтический рисунок на нашей земле", гуляла только "в его историческом вчера" и "никогда не будут снова." для Wister,В ковбойских был человеком, который дал свое слово и держат его ( "Уолл-стрит будет его за раз" ), которые не говорить наготу для женщин ( "Ньюпорт бы подумал ему старомодна" ), которые работают, и играет, и, "если горючий часов не заряженное ему." 20) Теодор Рузвельт обратился с таким же ностальгию жизнерадостный о "тонкой,Мэнли качеств" "дикой грубая райдер равнины." никто не может быть более героически мужской, мысли Рузвельт, или несколько дома в западной пустыне:
там он проходит его дней, то он не будет его жизни и работы, что, когда он встречается со смертью, он сталкивается с его как он сталкивается с многими другими пороками, с тихой, верю стойкость. Мужественный, гостеприимными, Харди, и приключения,Он является мрачным первоначального нашей расы; он готовит для цивилизации с до, чье лицо он сам исчезает. Жесткий и опасных хотя его существование, он еще не в дикой притяжения, решительно обращает на него за его смелые, свободных духом 21)
это ностальгия для прохождения границы жизни неизбежно предполагает двойственность, если не растрачивая враждебности,К современности и все, что она представляет собой. Если один из пилы диких земель на границу как более свободного, более правильным, и более естественным, чем другие, более современные места, а затем один из них был также склонны к см. в городах и промышленных предприятий из городов в промышленной цивилизации как ограничение, false, и искусственный. Оуэн Wister надеется на границе "перехода" что "всадник равнины," и не хотел бы что он увидел: "в химическом составе государства, состояние мужчин и формах как Draculea, как момент в год, когда зима, и весна, и перед лицом природы является отвратительным." 22) в глазах писателями, которые разделяет Wister по всеобщему неприятию современности, цивилизации загрязнение ее жителей и за счет их в анонимных, коллективных, уезжают в толпе.Для всех своих бед и опасностей, и, несмотря на тот факт, что он должен, границы были лучше. Если цивилизации было необходимо обменять, то было бы таких людей, как лыжным подъемникам, которые могут сохранять свои границы достоинства даже в качестве их перехода к границе жизни.
в восстании Джелалидов границы индивидуалистического почти всегда мужской в пол: здесь, в пустыне,Мужчина может быть реальной, прочная конструкция отдельных он бы до цивилизации истощают его энергии и угрожали его мужественности. Wister в уничижительном смысле слова о Уолл-стрит и Ньюпорт свидетельствуют о том что он и многие другие его поколения считает, что для удобства и подлинных хищников цивилизованной жизни, особенно коварная для мужчин,Все слишком легко стал междоусобицы, женский род тенденций цивилизации. Зачастую Cronon, проблема с дикой природы, стр. 9