Young Archimedes(Extract from the s

Young Archimedes

(Extract from the story by A.Huxley "Young Archimedes". Abridged.)

It was the view which finally made us take the place. Our nearest neighbours lived very near. We had two sets of them,1 as a matter of fact, almost in the same house with us. One was the peasant family. Our other neighbours were the owners of the villa.

They were a curious people, our proprietors. An old husband, grey, listless, tottering, seventy at least; and a signora of about forty, short, very plump, with tiny fat hands and feet and a pair of very large, very dark eyes, which she used with all the skill of a born comedian.

But we had found other reasons, after a few days' residence,2 for liking the house. Of these the most cogent was that, in the peasant's youngest child, we had discovered the perfect play-fellow for our own small boy.3 Between little Guido — for that was his name — and the youngest of his brothers and sisters there was a gap of seven years. He was between six and seven years old and as precocious, self-assured, and responsible as the children of the poor generally are.

Though fully two and a half years older than little Robin — and at that age thirty months are crammed with half a lifetime's experience4 — Guido took no undue advantage of his superior intelligence and strength. I have never seen a child more patient, tolerant, and untyrannical. He never laughed at Robin; he did not tease or bully, but helped his small companion when he was in difficulties and explained when he could not understand. In return, Robin adored him, regarded him as the model and perfect Big Boy,5 and slavishly imitated him in every way he could.

Guido was a thoughtful child, given to brooding.6 One would find him sitting in a corner by himself, chin in hand, elbow on knee, plunged in the profoundest meditation. And sometimes, even in the midst of the play, he would suddenly break off, to stand, his hands behind his back,7 frowning and staring at the ground. And his eyes, if one looked into them, were beautiful in their grave and pensive calm.

They were large eyes, set far apart and, what was strange in a dark-haired Italian child, of a luminous pale blue-grey colour. They were not always grave and calm, as in these pensive moments. When he was playing, when he talked or laughed, they lit up. Above those eyes was a beautiful forehead, high and steep and domed in a curve that was like the subtle curve of a rose petal.8 The nose was straight, the chin small and rather pointed, the mouth drooped a little sadly at the corners.

My gramophone and two or three boxes of records arrived from England. Guido was immensely interested. The first record he heard, I remember, was that of the slow movement of Bach's Concerto in D Minor for two violins. That was the disc I put on the turn-table.

Guido came to a halt in front of the gramophone and stood there, motionless, listening. His pale blue-grey eyes opened themselves wide; making a little nervous gesture that I had often noticed in him before, he plucked at his lower lip with his thumb and forefingers.

After lunch he reappeared. 'May I listen to the music now?' he asked. And for an hour he sat there in front of the instrument, his head cocked slightly on one side, listening while I put one disc after another. Thenceforward he came every afternoon.

What stirred him almost more than anything was the Coriolan overture. One day he made me play it three or four times in succession; then he put it away.

'I don't think I want to hear that any more,' he said.

'Why not?'

'It's too... too...' he hesitated, 'too big,' he said at last. 'I don't really understand it. Play me the one that goes like this.' He hummed the phrase from the D Minor Concerto.

'Do you like that one better?' I asked.

He shook his head. 'No, it's not that exactly. But it's easier.'

'Easier?' It seemed to me rather a queer word to apply to Bach.

In due course, the piano arrived. After giving him the minimum of preliminary instruction, I let Guido loose on it.9 He made excellent progress. Every afternoon, while Robin was asleep, he came for his concert and his lesson. But what to me was more interesting was that he had begun to make up little pieces on his own account.10 He had a passion for canons. When I explained to him the principles of the form he was enchanted.

'It is beautiful,' he said, with admiration. 'Beautiful, beautiful. And so easy!'

Again the word surprised me.

But in the invention of other kinds of music he did not show himself so fertile11 as I had hoped.

'He's hardly a Mozart,' we agreed, as we played his little pieces over. I felt, it must be confessed, almost aggrieved.

He was not a Mozart. No. But he was somebody, as I was to find out,12 quite extraordinary. It was one morning in the early summer that I made the discovery. I was sitting in the warm shade of our balcony, working. Absorbed in my work, it was only, I suppose, after the silence had prolonged itself a considerable time that I became aware that the children were making remarkably little noise. Knowing by experience that when children are quiet it generally means that they are absorbed in some delicious mischief,131 got up from my chair and looked over the balustrade to see what they were doing. I expected to catch them dabbling in water, making a bonfire, covering themselves with tar. But what I actually saw was Guido, with a burnt stick in his hand, demonstrating on the smooth paving-stones of the path, that the square on the hypotenuse of a right-angled triangle is equal to the sum of the squares on the other two sides. Robin listened, with an expression on his bright, freckled face of perfect incomprehension.

Guido implored: 'But do just look at this. It's so beautiful. It's so easy.'

So easy... The theorem of Pythagoras seemed to explain for me Guide's musical predilections. It was not an infant Mozart we had been cherishing; it was a little Archimedes with, like most of his kind, an incidental musical twist.14

Leaning on the rail of the balcony, I watched the children below. I thought of the extraordinary thing I had just seen and of what it meant.

I thought of the vast differences between human beings. We classify men by the colour of their eyes and hair, the shape of their skulls. Would it not be more sensible to divide them up into intellectual species? There would be even wider gulfs between the extreme mental types than between a Bushman and a Scandinavian.'5 This child, I thought, when he grows up, will be to me, intellectually, what a man is to a dog.

Результаты (русский) 1:

Молодые Архимед(Отрывок из повести A.Huxley «Молодые Архимед». Сокращенный.)Это был вид, который наконец сделал нас занять место. Наши ближайшие соседи живут очень близко. У нас было два набора из них, 1 по сути, почти в том же доме с нами. Один был крестьянской семье. Наши соседи были владельцами виллы.Они были любопытные люди, наши предприниматели. Старый муж, серый, вялый, шатаясь, семьдесят по крайней мере; и Синьора около сорока, короткие, очень полненькое, с крошечной жир руки и ноги и пара очень большой, очень темные глаза, которые она использовала все мастерство родился комик.Но мы нашли другие причины, после несколько дней проживания, 2 для вкусу дома. Из них наиболее убедительным было, что в крестьянской младший ребенок, мы обнаружили идеальный парень играть для нашей собственной небольшой boy.3 между маленьких Гвидо — что было его имя — и самым молодым из его братьев и сестер был разрыв семь лет. Он был от шести до семи лет и обычно являются как скороспелый, уверенные и ответственного как дети бедных.Хотя полностью двух с половиной лет старше, чем маленький Робин — и в этом возрасте тридцати месяцев заточают с половиной жизни experience4 — Гвидо без неоправданных воспользовался его начальника разведки и силы. Я никогда не видел ребенка более пациента, терпимого и untyrannical. Он никогда не смеялся на Робин; Он не дразнить или запугивать, но помогла его маленький компаньон, когда он был в трудности и объяснил, когда он не мог понять. В свою очередь Робин обожал его, рассматривать его как модель и идеальный большой мальчик, 5 и покорно подражал ему во всех отношениях, что он мог.Гвидо был задумчивый ребенком, уделено brooding.6 один будет найти его сидя в углу, сам, подбородок в руку, локоть на колено, погрузился в глубочайшей медитации. И иногда, даже в самый разгар игры, он бы вдруг разорвать, стоять, его руки за спиной, 7 хмурится и глядя на земле. И его глаза, если один посмотрел на них, были прекрасны в их серьезную и задумчивый спокойствие.Они были большие глаза, установите далеко друг от друга и, что было странно в темноволосый итальянский ребенка, светящимися бледно серо голубой цвет. Они не всегда были серьезные и спокойной, как и эти моменты, задумчивый. Когда он играл, когда он говорил или они смеялись, закурил. Выше этих глаз был красивый лоб, высокие и крутые и куполами в кривую, которая была как тонкий кривой Роза petal.8 носа было прямо, подбородок небольшой и довольно указал, рот опустились немного печально на углах.Мой граммофон и два или три коробки записей прибыл из Англии. Гвидо чрезвычайно заинтересован. Первая запись, которую он услышал, я помню, был что медленные движения Бах Концерт ре минор для двух скрипок. Это был диск, который я поставил на поворотный стол.Гвидо пришел к остановке напротив патефон и там стоял неподвижно, прослушивания. Бледно серо голубые глаза открыл себя широкий; сделать немного нервный жест, который я часто замечал в нем раньше, он сорвал на его нижней губы с его пальца и указательными.После обеда он появился. «Возможно я слушать музыку сейчас?» спросил он. И на час, он сидел там перед инструмента, его голова слегка взвели на одной стороне, прослушивания, пока я ставлю один диск после другой. Этого времени он пришел каждый день.Что вызвало его почти больше, чем что-нибудь было увертюры Кориолан. Один день он сделал меня играть три или четыре раза подряд; Затем он положил ее прочь.«Я не думаю, что я хочу услышать что больше»,-сказал он.«Почему бы нет?»«Это слишком... слишком...' он колебался, «слишком большой,» сказал он наконец. «Я действительно не понимаю. Играть меня тот, который идет как это.» Он напевал фразу из незначительных концерт D.«Вам нравится, что один лучше»? Я спросил.Он покачал головой. «Нет, это не точно. Но это проще.»«Проще?» Мне казалось довольно странное слово, чтобы применить к Бах.В надлежащее время фортепиано прибыли. После предоставления ему минимум предварительных инструкций, я пусть Гвидо свободно на более он сделал значительный прогресс. Каждый день, в то время как Робин спал, он пришел на его концерт и его урок. Но то, что мне было более интересно было, что он начал сделать маленькие кусочки на своей account.10 он имел страсть к канонам. Когда я объяснил ему принципы форме он был в восторге.«Это красивый,» сказал он, с восхищением. «Красивая, красивая. И так легко!»Снова слово удивил меня.Но в изобретении других видов музыки он не показать себя так fertile11 как я надеялся.«Он это вряд ли Моцарта», мы согласились с тем, как мы играли его маленькие кусочки над. Я чувствовал, он должен признался, почти потерпевший.Он был не Моцарт. LOL Но он был кто-то, как я должен был выяснить, 12 довольно необычная. Это был один утром в начале лета, что я сделал открытие. Я сидел в теплый оттенок нашего балкона, работает. Всасывается в моей работе, это было только, я полагаю, после того, как молчание продлил себя значительное время, что мне стало известно, что дети были шуметь удивительно мало. Зная по опыту, что когда детей тихие это обычно означает, что они поглощаются в некоторые вкусные озорства, 131 встал со стула и посмотрел через перила, чтобы увидеть, что они делают. Я ожидал поймать их dabbling в воде, что делает костер, охватывающих себя с дегтем. Но то, что я действительно видел, Гвидо, сожгли палкой в руке, демонстрировался на гладкой брусчатки по пути, что площадь на гипотенузу прав-angled треугольника равен сумме квадратов на двух других сторонах. Робин слушал, с выражением на лице его яркие, веснушчатый идеальный непонимания.Гвидо умолял: ' но просто посмотрите на это. Это так красиво. Это так просто.»Так просто... Теорема Пифагора, по-видимому, объяснить для меня руководство музыкальные пристрастия. Он не был младенцем Моцарта, мы пестовали; Он был немного Архимед с, как и большинство его рода, случайные музыкальные twist.14Опираясь на железнодорожных балкона, я смотрел детей ниже. Я думал, внеочередную вещь, которую я только что видел и что это означает.
I thought of the vast differences between human beings. We classify men by the colour of their eyes and hair, the shape of their skulls. Would it not be more sensible to divide them up into intellectual species? There would be even wider gulfs between the extreme mental types than between a Bushman and a Scandinavian.'5 This child, I thought, when he grows up, will be to me, intellectually, what a man is to a dog.

Результаты (русский) 3:

молодые архимед

(выписка из истории. - "молодые архимед".сокращенный.)

было высказано мнение о том, что наконец - то сделала нам занять место.в наших ближайших соседей живут очень близко.у нас было два набора им, по сути, почти в том же доме, с нами.один был в крестьянской семье.другие наши соседи были владельцы виллы.

они любопытные люди, наши собственники.старый муж, серый, вялость, ковыляю, семьдесят по крайней мере; и синьора примерно сорок, короче, очень пышную, с крошечными жира, руки и ноги и пара очень большой, очень темные глаза, которые она использовала все мастерство прирождённый комик.

но мы нашли другие причины, после нескольких дней проживания, 2 понравился дом.эти самые убедительные заключалась в том, что в крестьянские младшего ребенка,мы обнаружили прекрасно играть дорогие для нашего маленького мальчика. 3 между маленькими гвидо - так его звали - и младшим братьям и сестрам существует разрыв семь лет.он был от шести до семи лет и как развитый, уверенная в себе, и к ответственности как детей из бедных семей обычно.

несмотря на то, что в полной мере двух с половиной лет старше, чем маленький робин - и в этом возрасте тридцать месяцев переполнены половина жизненного experience4 гвидо не приняла никаких неправомерного преимущества своего начальника разведки и сил.я никогда не видел ребенка больше терпения, толерантного и untyrannical.он никогда не смеялся над робин; он не дразнить или хулиган,но помог его небольшой спутник, когда он был в трудности и объяснил, когда он не может понять.в свою очередь, робин его обожал, рассматривать его в качестве модели и идеально большой мальчик, 5 и покорно изобразил его в каждом, как он мог.

гвидо был продуманный ребенка, с задумчивым. 6 можно найти ему сидеть в углу сам чин в руке, локоть по колено,погрузились в глубочайшую медитации.и иногда даже в разгар игры, он внезапно порвать, встать, руки за спиной, 7 хмурит брови и пялиться на местах.и его глаза, если один посмотрел, в них были прекрасны в их глубокой и задумчива спокойствие.

они были большие глаза, далеко и что странного в темноволосый итальянский ребенок,от света, бледно - голубой серого цвета.они не всегда были серьезной и спокойно, как в этих задумчива моменты.когда он играл, когда он говорил или смеялись, они загорелись.эти глаза был красивый лоб, высокий и резкий и куполом в кривую, которая была как тонкий кривой из лепестков роз. 8 нос был прямо, чин малого и указали, в рот drooped немного, к сожалению, на углах.

мой граммофон и два или три коробки отчеты прибыл из англии.гвидо, было очень интересно.первая запись, он услышал, я помню, - это медленное движение баха и концерт ре минор для двух скрипок.это был диск, я ставлю на очередь в таблице.

гвидо остановился перед граммофон и стоял там, неподвижно, слушаю.его бледно - голубые глаза открыл себя в целом;что, нервничаешь жест, который я часто заметил в его прежде, чем он дернул его нижнюю губу с большим и указательным forefingers.

после обеда он появился.я могу слушать музыку? "он попросил.и в течение часа он сидел в передней части документа, его слегка наклонив голову набок, слушать, а я положил одного диска на другой.thenceforward он приходил каждый день.