TEXTYoung Archimedes(Extract from t

TEXT
Young Archimedes
(Extract from the story by A.Huxley "Young Archimedes". Abridged.)
It was the view which finally made us take the place. Our nearest neighbours lived very near. We had two sets of them,1 as a matter of fact, almost in the same house with us. One was the peasant family. Our other neighbours were the owners of the villa.
They were a curious people, our proprietors. An old husband, grey, listless, tottering, seventy at least; and a signora of about forty, short, very plump, with tiny fat hands and feet and a pair of very large, very dark eyes, which she used with all the skill of a born co¬median.
But we had found other reasons, after a few days' residence,2 for liking the house. Of these the most cogent was that, in the peasant's youngest child, we had discovered the perfect play-fellow for our own small boy.3 Between little Guido — for that was his name — and the youngest of his brothers and sisters there was a gap of se¬ven years. He was between six and seven years old and as preco¬cious, self-assured, and responsible as the children of the poor ge¬nerally are.
Though fully two and a half years older than little Robin — and at that age thirty months are crammed with half a lifetime's experi¬ence4 — Guido took no undue advantage of his superior intelligence and strength. I have never seen a child more patient, tolerant, and untyrannical. He never laughed at Robin; he did not tease or bully, but helped his small companion when he was in difficulties and ex¬plained when he could not understand. In return, Robin adored him, regarded him as the model and perfect Big Boy,5 and slavishly imitated him in every way he could.
Guido was a thoughtful child, given to brooding.6 One would find him sitting in a corner by himself, chin in hand, elbow on knee, plunged in the profoundest meditation. And sometimes, even in the midst of the play, he would suddenly break off, to stand, his hands behind his back,7 frowning and staring at the ground. And his eyes, if one looked into them, were beautiful in their grave and pensive calm.
They were large eyes, set far apart and, what was strange in a dark-haired Italian child, of a luminous pale blue-grey colour. They were not always grave and calm, as in these pensive moments. When he was playing, when he talked or laughed, they lit up. Above those eyes was a beautiful forehead, high and steep and domed in a curve that was like the subtle curve of a rose petal.8 The nose was straight, the chin small and rather pointed, the mouth drooped a lit¬tle sadly at the corners.
My gramophone and two or three boxes of records arrived from England. Guido was immensely interested. The first record he heard, I remember, was that of the slow movement of Bach's Con¬certo in D Minor for two violins. That was the disc I put on the turn-table.
Guido came to a halt in front of the gramophone and stood there, motionless, listening. His pale blue-grey eyes opened them¬selves wide; making a little nervous gesture that I had often noticed in him before, he plucked at his lower lip with his thumb and fore¬fingers.
After lunch he reappeared. 'May I listen to the music now?' he asked. And for an hour he sat there in front of the instrument, his head cocked slightly on one side, listening while I put one disc after another. Thenceforward he came every afternoon.
What stirred him almost more than anything was the Coriolan overture. One day he made me play it three or four times in succes¬sion; then he put it away.
'I don't think I want to hear that any more,' he said.
'Why not?'
'It's too... too...' he hesitated, 'too big,' he said at last. 'I don't really understand it. Play me the one that goes like this.' He hummed the phrase from the D Minor Concerto.
'Do you like that one better?' I asked.
He shook his head. 'No, it's not that exactly. But it's easier.'
'Easier?' It seemed to me rather a queer word to apply to Bach.
In due course, the piano arrived. After giving him the minimum of preliminary instruction, I let Guido loose on it.9 He made excel¬lent progress. Every afternoon, while Robin was asleep, he came for his concert and his lesson. But what to me was more interesting was that he had begun to make up little pieces on his own account.10 He had a passion for canons. When I explained to him the principles of the form he was enchanted.
'It is beautiful,' he said, with admiration. 'Beautiful, beautiful. And so easy!'
Again the word surprised me.
But in the invention of other kinds of music he did not show himself so fertile11 as I had hoped.
'He's hardly a Mozart,' we agreed, as we played his little pieces over. I felt, it must be confessed, almost aggrieved.
He was not a Mozart. No. But he was somebody, as I was to find out,12 quite extraordinary. It was one morning in the early sum¬mer that I made the discovery. I was sitting in the warm shade of our balcony, working. Absorbed in my work, it was only, I suppose, after the silence had prolonged itself a considerable time that I be¬came aware that the children were making remarkably little noise. Knowing by experience that when children are quiet it generally means that they are absorbed in some delicious mischief,131 got up from my chair and looked over the balustrade to see what they were doing. I expected to catch them dabbling in water, making a bon¬fire, covering themselves with tar. But what I actually saw was Guido, with a burnt stick in his hand, demonstrating on the smooth paving-stones of the path, that the square on the hypotenuse of a right-angled triangle is equal to the sum of the squares on the other two sides. Robin listened, with an expression on his bright, freckled face of perfect incomprehension.
Guido implored: 'But do just look at this. It's so beautiful. It's so easy.'
So easy... The theorem of Pythagoras seemed to explain for me Guide's musical predilections. It was not an infant Mozart we had been cherishing; it was a little Archimedes with, like most of his kind, an incidental musical twist.14
Leaning on the rail of the balcony, I watched the children be¬low. I thought of the extraordinary thing I had just seen and of what it meant.
I thought of the vast differences between human beings. We classify men by the colour of their eyes and hair, the shape of their skulls. Would it not be more sensible to divide them up into intel¬lectual species? There would be even wider gulfs between the ex¬treme mental types than between a Bushman and a Scandinavian.'5 This child, I thought, when he grows up, will be to me, intellectu¬ally, what a man is to a dog.

Результаты (русский) 2:

ТЕКСТ
Молодой Архимеда
(Выписка из истории по A.Huxley «Молодые Архимеда". Сокращенный.)
Это был взгляд, который, наконец, заставил нас занять место. Наши ближайшие соседи жили очень близко. У нас было два комплекта них 1, а по сути, чуть ли не в одном доме с нами. Один из них был крестьянская семья. Наши соседи были владельцами виллы.
Они были любопытные люди, наши собственники. Старый муж, серый, вялый, шатаясь, по крайней мере, семьдесят; и синьора сорока, короткие, очень полная, с крошечными жировых рук и ног и пару очень больших, очень темными глазами, которые она использовала со всей ловкостью рожденного co¬median.
Но мы нашли другие причины, через несколько дней "жительства, 2 для душе дом. Из них наиболее убедительной, что, в младшего ребенка крестьянина, мы обнаружили идеальный плей-молодец для нашей собственной маленькой boy.3 между небольшим Guido - так его зовут - и самым младшим из его братьев и сестер было зазор se¬ven лет. Он был от шести до семи лет и, как preco¬cious, уверен в себе, и отвечает как дети бедных ge¬nerally являются.
Хотя полностью два с половиной года старше маленького Робина - и в этом возрасте тридцати месяцы напичкана experi¬ence4 полжизни в - Guido не принимал злоупотреблять его высшим разумом и силой. Я никогда не видел ребенка больше пациент, терпимая и untyrannical. Он никогда не смеялся над Робином; он не дразнить и запугивать, но помог своей небольшой спутник, когда он был в затруднительном положении и ex¬plained когда он не мог понять. В свою очередь, Робин обожали его, рассматривать его в качестве прототипа и совершенной Big Boy, 5 и рабски подражали ему во всем, что мог.
Гвидо был вдумчивым ребенком, уделять brooding.6 Можно было бы найти, что он сидит в углу сам по себе, подбородок в руке, локоть на колено, погрузилась в глубочайший медитации. А иногда, даже в разгар игры, он вдруг прекращаются, стоять, руки за спину, 7 хмурясь и глядя в землю. И глаза, если смотреть в них, были прекрасны в своей могиле и задумчивый спокойствия.
Они были большие глаза, широко расставленные и, что странно в темноволосой итальянской ребенка, светящегося бледно серо-голубой цвет. Они не всегда были серьезным и спокойным, так как в этих задумчивых моментов. Когда он играл, когда он говорил или смеялся, они загорелись. Над этими глазами был прекрасный лоб, высокий и крутой и куполом в кривой, похожей на тонкий кривой розы petal.8 Нос прямой, подбородок небольшой и довольно указал, рот опустились на lit¬tle печально на углы.
Мой граммофон и две или три коробки записей прибыл из Англии. Гвидо был чрезвычайно интересно. Первая запись услышал, я помню, было то, что за медленного движения Con¬certo Баха ре минор для двух скрипок. Это был диск я надел поворотного стола.
Гвидо остановился перед граммофоном и стоял неподвижно, прислушиваясь. Его бледные серо-голубые глаза открыл them¬selves широкий; делая немного нервный жест, который я часто замечал в нем раньше, он сорвал нижнюю губу большим пальцем и fore¬fingers.
После обеда он снова появился. "Могу ли я слушать музыку теперь? он спросил. И в течение часа он сидел там в передней части прибора, его голова слегка наклонил набок, слушая в то время как я положил один диск за другим. Впредь он пришел каждый день.
Что влекло почти больше всего был Кориолан увертюра. Однажды он заставил меня играть в нее три или четыре раза в succes¬sion; Затем он спрятал его.
"Я не думаю, что хочу услышать, что больше, сказал он.
" Почему нет? "
" Это слишком ... слишком ... "он колебался," слишком большой, "сказал он в конце концов. "Я действительно не понимаю. Играть мне тот, который идет как это. Он напевал фразу из ре минор Концерт.
", Как, что один лучше ли вам? Спросил я.
Он покачал головой. "Нет, это не то, что именно. Но проще.
"Легче? Мне казалось, довольно странным словом обратиться к Баху.
Со временем, пианино прибыли. Дав ему минимум предварительной инструкции, я позволил Гвидо свободно на it.9 Он сделал excel¬lent прогресса. Каждый день, в то время как Робин спал, он пришел за его концерта и его урока. Но что для меня было более интересным было то, что он начал составлять маленькие кусочки от своего account.10 Он имел страсть к канонам. Когда я объяснил ему принципы виде он был очарован.
"Это красиво," сказал он, с восхищением. 'Красиво красиво. И так легко! »
Опять слово удивил меня.
Но в изобретении других видов музыки он не показал себя так fertile11, как я надеялся.
" Он едва ли Моцарт, "мы договорились, как мы над играл свои маленькие кусочки. Я чувствовал, надо признать, почти потерпевшая.
Он не был Моцарт. Нет, но он был кем-то, как я был выяснить, 12 довольно необычная. Это было однажды утром в начале sum¬mer что я сделала открытие. Я сидел в теплой тени нашего балкона, работает. Поглощенный своей работе, это было только, как я полагаю, после того, как молчание продлил себе значительное время, что я be¬came известно, что дети делали удивительно мало шума. Зная по опыту, что когда дети тихо обычно означает, что они будут поглощены в некоторые вкусные озорство, 131 поднялся со стула и посмотрел через перила, чтобы увидеть, что они делают. Я ожидал, чтобы поймать их вмешиваются в воде, делая bon¬fire, прикрываясь дегтя. Но то, что я на самом деле видел, был Гвидо, с обожженной палкой в руке, демонстрируя на гладких тротуарный камней пути, что квадрат на гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов с другой две стороны. Робин слушала, с выражением на ярком, веснушчатый лицо совершенного непонимания.
Guido умолял: "Но только посмотрите на это. Это так красиво. Это так просто.
Так просто ... Теорема Пифагора казалось объяснить для меня музыкальные пристрастия гида. Это был не ребенок Моцарт мы были пестовали; это было немного Архимеда с, как большинство из его вида, случайный музыкального twist.14
опираясь на перила балкона, я наблюдал детей be¬low. Я подумал о чрезвычайной что я только что видел и что это значит.
Я думал об огромных различиях между людьми. Мы классифицируем людей по цвету глаз и волос, формой их черепов. Не было бы более разумно разделить их на intel¬lectual видов? Там будет еще более широкие заливы между ex¬treme психических типов, чем между бушмена и Scandinavian.'5 этот ребенок, я думал, когда он вырастет, будет со мной, intellectu¬ally, что человек является собакой ,